Агент. Моя жизнь в трех разведках
Шрифт:
Поэтому тов. полковником Клиппелем 19.01.1979 были начаты широкомасштабные мероприятия для дальнейшего получения информации о Михновски, «Борсте», и для предотвращения предполагаемого нелегального перехода границы.
Майор Шрёдер
(BStU, MfS, XV / 5660/85 “Borste”, Bl. 275–283)
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ «ШАКАЛА» В ГДР
После того, как документы прибыли в Мюнхен, все внезапно начало происходить действительно быстро. Очевидно, у БНД теперь испарились все сомнения в подлинности ее двойного агента. В следующей радиограмме был снова описан очередной тайник. Все же, как я вынужден был убедиться, место для него было избрано не особенно разумно: ниша под тротуарной плиткой на наружной лестнице перед Старой Национальной галереей на Музейном острове. Здесь крылись два опасных момента. С одной стороны, курьер при создании и закладке тайника мог попасть под наблюдение, а с другой стороны, я подвергался риску в момент
Было 13 декабря. Я вызвал Хельгу в Берлин, у нее, к счастью, было несколько выходных дней. От вокзала Лихтенберг мы отправились напрямик к «Бургу». Там я дал ей прочитать письмо и увидел, как ее руки начали дрожать, и лицо становилось все бледнее. Она, очевидно, опасалась того же, что и я: другая сторона при случае могла бы решить бросить их. Прежде чем я сказал хоть что-то, Хельга собралась с силами и заявила: — Иди ты, мы последуем потом за тобой. Я восторгался ее мужеством, но не хотел принять, однако, этой жертвы. Хельга находилась так же глубоко в этом деле как я сам, она взяла на себя такой же риск, или даже еще больший. Могло быть только одно решение: мы должны уходить вместе. Это не обсуждалось. Не полагаясь на сложные письма по сомнительным условным адресам, Хельга позвонила своему брату и сообщила ему в замаскированной форме наше однозначное решение.
16 декабря, в субботу, я снова приехал в «Бург», чтобы в одиночестве спокойно поразмышлять над возникшим положением и обдумать возможные шаги. Сначала я более внимательно просмотрел документы для поездки, переданные мне БНД. Паспорт ГДР, кажется, был в порядке, но в нем отсутствовали отметки о предыдущих въездах и выездах. То есть, это был новый, ранее не использовавшийся документ. Но этому не соответствовали дата выдачи паспорта и дата получения выездной визы, так как они отнюдь не были новыми. Толковому сотруднику паспортного контроля это могло показаться подозрительным. Сотрудники подразделений паспортного контроля на пограничных переходах хоть и носили форму пограничных войск, но на самом деле все были сотрудниками Шестого главного управления МГБ и были соответствующим образом хорошо обучены. Вслед за тем я сделал еще одно ужасное открытие: Как цвет глаз был написан в паспорте «серый», хотя мои глаза были отчетливо коричневого цвета, почти даже темно — коричневые. Наконец, моя желтая карточка регистрации въезда и выезда тоже не выдержала бы более тщательной проверки. Так как я регулярно по несколько раз в месяц отправлял своих НС на Запад, я имел о ней представление. Присланная мне карточка была старого образца, который уже не использовался. О да, после неудачи с первым тайником в поезде, мое доверие к способностям пуллахцев уже порядком пошатнулось. С такими документами я, вероятно, приземлился бы прямо в тюрьме. Может, они специально рассчитывали на мое разоблачение, после того как получили первую поставку материала? Может, я слишком много уступил им?
Как раз вопрос паспорта был для меня важен, я долго им занимался. Ходили слухи, что на выездных визах ставили секретные защитные знаки, которые были известны только служащим паспортного контроля, и которые периодически менялись, как пароли. У меня были очень близкие дружеские отношения с нашим соседом по дому Гюнтером Либхеном, капитаном МГБ и начальником подразделения паспортного контроля пограничного перехода на берлинской Хайнрих — Хайне — Штрассе. Мы вместе провели несколько летних отпусков в Прерове на Балтийском море, и я на нудистском пляже выманил у него много деталей организации пограничной охраны и проверки паспортов. Тайных защитных значков не существовало, я это знал, но мне также было ясно, как добросовестно на границы принимали во внимание каждую деталь в паспортах.
Ничего другого мне не оставалось, как снова искать собственный выход. Я вспомнил, что у меня был еще дипломатический паспорт, который я использовал для поездки в Хельсинки, он лежал в моем сейфе для деловых бумаг, так как его до сих пор никто назад не потребовал. С ним я мог бы уехать когда и куда угодно. Вот его я и хотел попробовать использовать.
Мне следовало как можно быстрее проинформировать Пуллах о новой ситуации. Но к последней тайниковой передаче не прилагались никакие новые предписанные письма, куда я мог бы вписать свое сообщение с помощью тайнописи, а письма из первой передачи были уже израсходованы. Поэтому я написал в незашифрованном виде трогательное письмо бабушки своему внуку на западе по поводу близкого Рождества. Это была мудреная затея, так как одни профессионалы не должны были раскусить истинный смысл послания, а другие профессионалы, напротив, должны были суметь его понять. В качестве адреса отправителя я выбрал дом престарелых для функционеров СЕПГ в Берлине. Используя в письме договоренные слова, я предложил дать мне четыре недели отсрочки для перехода, так как мне сначала нужно было найти собственные способы, и еще раз настаивал на гарантиях для Хельги и ее сына. Теперь днем X должно было стать 18 января 1979 года. Этот день я выбрал обдуманно, так как это был четверг, а в пятницу утром согласно очередности были предусмотрены два часа занятий спортом, потому по — настоящему рабочий день начинался только около десяти часов утра. Только тогда бы обнаружилось мое отсутствие. Это дало бы еще несколько часов дополнительной форы для Хельги и ее сына.
Так началось ужасное время ожидания, совпадавшее с Рождеством и Новогодним праздником 1979 года. Я до сих пор не понимаю, как мне удалось тогда оставаться внешне спокойным и не дать никому заметить что-либо необычное в моем поведении. Вероятно, я в душе уже подвел окончательную черту, потому что я либо вскоре бы ушел, либо был бы мертв. Если бы мои прежние действия всплыли на поверхность, смертной казни я бы не избежал, это мне было совершенно ясно. Но именно без риска ничего нельзя было достичь.
Зима 1978/79 года была самой холодной и самой тяжелой на моей памяти. Незадолго до Рождества температура резко упала с пятнадцати градусов тепла до двадцати градусов мороза всего за несколько часов. Только что шел дождь, и внезапно все покрылось скользким льдом. К этому добавился бесконечный снегопад. Движение по дорогам прекратилось почти полностью, и многие дни только немногие осмеливались выйти на улицу. МГБ тоже значительной частью было парализовано. Разумеется, радиоперехват по — прежнему функционировал, и он зарегистрировал 20 декабря 1978 года возобновление передач для шпиона с позывным 688. Федеральная разведывательная служба не посчитала необходимым за это время сменить радиопозывной. Однако, из-за праздников, к счастью, только 2 января дошло до анализа обработки по делу «Борсте». Теперь, исходя из сравнения разных образцов почерка, они пришли к выводу, что в деле замешаны два преступника. Мое письмо с незашифрованным текстом, написанное в середине декабря, было выловлено из почты и обработано, но затем на него 4 января все же поставили почтовый штемпель и отправили на Запад. Так как в нем не было обнаружено признаков использования средства для тайнописи, контрразведке о нем тоже не сообщили. Только когда я много лет спустя прочёл об этом, мне стало понятно, как невероятно мне тогда повезло.
Мой план предусматривал выезд 18 января сначала в Прагу — в зависимости от погоды машиной или поездом. Для въезда туда не требовалась виза, лишь удостоверение личности, а в моем письменном столе их было несколько с моей фотографией, но на различные имена. Оттуда тогда я с дипломатическим паспортом вылетел бы в Федеративную республику. Это казалось совсем простым. Поэтому я подал заявку на 18 января на одну из моих обыкновенных командировок в Галле и Карл — Маркс — Штадт, откуда я официально должен был вернуться во второй половине 19 января. Это должно было создать свободу действий для вывоза Хельги и ее сына.
Но все случилось иначе. За неделю до запланированного дня X мой руководитель реферата Петер Бертаг зашел в мою комнату и самодовольно спросил: — А ну-ка, рассказывай, с каких пор ты тайком катаешься в Западный Берлин? Всё, подумал я, вот и всё. Впрочем, ухмылка на его лице заставляла предположить какой-то двойной смысл в вопросе, потому я с легкомысленным видом ответил: — Там на Кудамме есть одна шлюшка, из-за которой я, к сожалению, потерял голову. Петер ухмыльнуся. — Ну, тогда возвращай поскорей свой диппаспорт, пока ты ничего от нее не подхватил. Я попросил прощения: — Мне жаль, я просто — напросто забыл его вернуть. Затем я подошел к сейфу для документов, и, изобразив длительное копание в куче хранившихся там паспортов, вынул его и передал ему. Петер исчез с ним в кабинете начальника отдела.
Я сидел как окаменевший в своей комнате. Мой запасный выход был отрезан. Или все еще хуже, может, они меня разоблачили, и тут же последует мой арест? Когда я вскоре после этого еще раз встретил Петера в холле, он, однако, проворчал только: — Разгильдяй! Очевидно, упущенный мною возврат паспорта был замечен только в ходе рутинной канцелярской проверки, и более глубоких причин требования возврата не было. У меня было, скажем так, счастье в несчастье, впрочем, несчастье состояло в том, что у меня больше не было надежного пути для выезда за рубеж. Итак, мне все-таки пришлось бы воспользоваться переданным мне БНД фальшивым загранпаспортом ГДР. Но карточку регистрации въезда и выезда мне в любом случае следовало заменить новой. Для этого у меня был свой план. Также я надеялся на то, что контролеры на границе предположат во мне выездного НС и проявят некоторый задаток доверия по отношению к «коллеге».