Агентство ТЕРРА
Шрифт:
– Уэб, ты слишком много беспокоишься. Мы здесь в безопасности. Я не думаю, что они затеют что-нибудь при всех этих свидетелях.
– Каких свидетелях? Те двое выше по положению любого здесь. Свидетельство двадцати граждан третьего ранга ничего не стоит против этих двух. Наиболее могущественный союзник, который у нас здесь есть, о могучий Мститель, это маленькая безоружная танцующая девушка, которая делает все, чтобы отвести от тебя беду.
– Ты умеешь проникать в самую суть вещей, — заметил Форчун, накалывая еще один сочащийся соком кусок мяса и поглядывая на танец своей защитницы.
Девушка была искусной танцовщицей.
И еще один тип.
Уэбли наблюдал, как какой-то коротышка крался бочком вдоль противоположной стены. Он двигался как тень. Симбионт переместил побольше протоплазмы в глаз, который он начал формировать на плече Форчуна, чтобы увеличить его чувствительность. Ему всегда нравилось видеть за работой настоящего профессионала. Он бесстыдно провел зондирование мыслей.
Для Лландро словно настали добрые старые времена; возможность была слишком хорошей, чтобы ее упустить. Девушка не просто выглядела как, она танцевала, как… как было ее имя? Это было на третий или четвертый год правления Кроноса — тогда Лландро был юношей и работал вместе с этой девушкой, этой… Норни? Ну да, Норни! Входили в таверны, конечно, всегда по отдельности, и пока Норни танцевала, а толпа считала ворон, он делал свою часть работы и исчезал до окончания танца. Позднее они встречались и делили добычу, включая и ту, что публика давала девушке. Два выступления в неделю поддерживали их в превосходной форме.
Ноги Лландро ступали так же тихо, как в старые времена, глаза смотрели так же зорко, а уж пальцы-то стали гораздо искусней за прошедшие семнадцать лет практики. Он работал быстро, скользя как тень вдоль наружной стены, не замеченный ни одной из его жертв. С сожалением он прошел мимо трех толстых кошельков, потому что у него места для них больше не было. На выходе он обернулся.
Разрази Нодиесоп! Сходство было жуткое. Но этого не могло быть, ведь Норни сейчас около сорока… Толстая, старая… жена, может быть, богатого скотовода или помещика. Она, разумеется, не унизила бы себя замужеством с человеком ее происхождения. Наверно, уже и полный дом детворы. Лландро нахмурился. Могла ли в таком случае это быть ее дочь?
Девушка, кем бы она ни была, столь же хорошо танцевала, как и та, другая. Лландро улыбнулся и вместе с остальными здоровыми самцами стал с восхищением смотреть на нее. Он решил позволить себе эстетическое удовольствие: дело было сделано и он был достаточно близко от двери, чтобы смыться, когда она закончит. Из всех присутствующих, он, наверно, больше всех желал ее. У людей стало больше денег — улов в шести или семи кошельках теперь гораздо лучше, чем в дюжине в прошлые годы. Он задумался. Новое партнерство? Даже если бы ненадолго, то конечно…
Нет. Зачем ограничиваться деньгами, когда для кражи есть кое-что несравненно более ценное? Многие еще нерожденные поколения услышат о деянии Лландро, ведь несомненно, что величайший вор всех времен не будет забыт. Жертвой станет сам царь. И как только этот подвиг будет совершен, великий Кронос будет бессилен отомстить.
Почему,
Он подведет партнершу к этому медленно, но неуклонно. Это риск, огромный риск. «Но что, — вдруг подумал он, — захочет она получить, когда игра будет сыграна?» Ибо приз был таким, что разделить его он не смог бы.
Как только он спрячет добычу в безопасное место, он вернется и спросит ее о матери: не дочь ли она Норни, танцевавшей так же божественно?
Как тень Лландро скользнул к двери.
Уэбли почувствовал себя разумом партнера, который целиком отдался зрелищу, забыв обо всем на свете. Не обращать внимания на Норни, — это было бы слишком для любого мужчины. Барабан вдруг смолк, и теперь само тело Норни стало музыкой, а ее танец — симфонией.
Она кружила по комнате и, дразня воображение зрителей, показывала возможности своего искусства. Когда девушка подходила ближе к какому-нибудь мужчине и танцевала и улыбалась только ему одному, оживший барабан был слабым эхом его учащавшегося пульса. Каждый мужчина подавал Норни монету, когда она приближалась к нему, и девушка засовывала ее в верхнюю часть своего узкого пояса. У некоторых был только йоларс, и они с извиняющимся видом совали его в ладонь. Большинство же мужчин важно подавали золотые полукроно. Она припасла двоих офицеров напоследок: оба, как это требовало их положение, дали по кроно. Именно перед ними она исполнила финальную часть своего танца, теперь уже осторожнее, чтобы не растерять монеты. Ее движения стали неторопливыми, почти вялыми, плащ уже не крутился в воздухе. Она следовала замедляющемуся ритму барабана и наконец застыла подобно статуе.
Форчун не знал, как зрители в Манукронисе выражают свое восхищение. Никаких хлопков, свиста или топота ногами, — только коллективный стон удовольствия, точно все разом закончили акт любви.
– Отлично, девочка, — сказал один из офицеров. — Садись ко мне, я куплю тебе вина.
Норни улыбнулась ему и сказала:
– Мой хозяин уже купил мне вина.
Офицер посмотрел на Форчуна, который тоже любезно улыбнулся ему.
– Ты — честь для него. Лишь бы он этого заслуживал.
– Спасибо, — пробормотала она, затем подошла к барабанщику, дала ему золотой кроно и вернулась к столу своего Мстителя.
– Ты слышал, что сказал этот офицер? — прошептала она.
– Каждое слово, — ответил Форчун.
– Мы должны сейчас же уйти, господин, — настаивала она, — пока их настроение не изменилось.
– Ты все еще думаешь, что они могут мне повредить?
– Я в этом уверена, как и в том, что солнце восходит на востоке.
– Выпей, — засмеялся он, — я вернусь через минуту.
Ганнибал Форчун медленно встал. Он был почти на голову выше большинства мужчин Манукрониса. Сверкающие доспехи значительно усиливали эффект его мощи. Он направился к офицерам.
– Учтивость, — заметил Форчун симбионту, — это суть дипломатии.
Расстояние было коротким. Форчун остановился перед этими аристократами, которые высокомерно смотрели на него.
– Господа! — обратился к ним Форчун, кивнув каждому. — Вы предложили вино моей танцовщице. Она отказалась, боясь моего неудовольствия. Но я не тот человек, который сердится на пустяки. Разрешите мне, добрые господа, купить самому вина каждому из вас.