Агенты Берии в руководстве гестапо
Шрифт:
При реорганизации он был повышен в звании, стал бригаденфюрером СС. В 1939 г. Мюллер добился еще одного успеха. Его наконец-то приняли в партию! Помог ему не кто иной, как Мартин Борман. Это был человек весьма своеобразный. В 1920-х гг. он был связан с националистическими группировками, к НСДАП примкнул довольно поздно и никаких особых заслуг перед партией не имел. В лидерах не фигурировал, гауляйтеры и прочая партийная «знать» на него до поры до времени даже внимания не обращали. Борман пристроился скромным чиновником в аппарате начальника партийной канцелярии Гесса. И оказался редкостным интриганом, даже можно сказать — талантливым. Имеющим к этому как призвание, так и чрезвычайные способности. Все его
А Борман всякий раз оказывался вроде бы и ни при чем. Вроде бы никогда сам не инициировал этих подлянок. Да и вообще на вид не лез, оставался «сереньким» трудягой-бюрократом, пребывающим в тени начальства. В 1930 г. ему удалось взять под свое заведование нацистскую «кассу взаимопомощи» — из нее выплачивались пособия пострадавшим в драках, семьям погибшим и арестованных. Дело, казалось, было хлопотное и малоперспективное, кому с этим интересно возиться? Но «касса взаимопомощи» являлась юридическим лицом, имела банковский счет. И когда на предвыборные кампании нацистов потекли деньги банкиров и промышленников, они тоже пошли через борманскую кассу.
А когда нацисты пришли к власти, и для германских фирм были введены отчисления на партийные нужды (5 %), то и эти деньги стали проходить через Бормана. Теперь Гесс уже называл его своим «начальником штаба». Ходили слухи, что для упрочения своего положения Борман применил и другой способ, вступив с Гессом в гомосексуальную связь. И повязав его этой общей тайной — ведь Гитлер за «голубизну» не жаловал. В 1939 г. Борман еще не значился в числе партийных бонз рейха, он был всего лишь канцелярской крысой при Гессе. Но уже очень и очень могущественной канцелярской крысой.
Он узнал о партийных злоключениях начальника гестапо, заявления которого сослуживцы по СС и СД раз за разом заворачивали назад. Конечно, понял, что для дальнейших интриг такой человек— просто клад. Глядишь, в свою очередь поможет. Тем более что гестапо располагало досье на всех заметных лиц в партии и государстве. И Борман выступил в роли покровителя и благодетеля Мюллера. Надавил где нужно, замолвил слово. В результате Мюллер перестал быть «белой вороной» среди младших по чинам, но партийных сотрудников спецслужб. Получил партийный билет № 4 583 199.
К осени 1939 г. относятся и весьма интенсивные контакты Мюллера с НКВД. Советско-германский протокол от 23 августа (приложение к пакту Молотова — Риббентропа) одним из пунктов предусматривал совместную борьбу против «польской агитации». Поэтому политическая чистка Польши от нежелательных элементов началась общими усилиями гестапо и чекистов. Одних подгребали в советские лагеря, других в немецкие, и кому «повезло» больше, трудно сказать. Обе службы широко обменивались информацией, помогали друг дружке разыскивать людей, которыми интересовались германские или советские «органы», если те укрылись по другую сторону демаркационной линии. НКВД выдавал новым союзникам и немецких антифашистов, ранее эмигрировавших в СССР (многие из которых уже пребывали в системе ГУЛАГа). Всего до лета 1941 г. было передано в руки гестапо около тысячи бывших германских граждан (по другим данным — около 4 тыс.). Стоит отметить, что гестапо в данном отношении вело себя более дальновидно, и русских антикоммунистов на родину не выдавало. А когда они замечались в деятельности, враждебной рейху, карало их само.
Встречался ли сам Мюллер с сотрудниками НКВД? Очевидно, да. Для того же обмена информацией, координации оперативных мероприятий, договоренностей по экстрадиции должны были иметь место какие-то совещания, переговоры. Существовала и практика контактов спецслужб для обеспечения безопасности высокопоставленных делегаций. Например, при визите Гитлера в Рим туда летали Мюллер и Шелленберг, встречались с руководством итальянской полиции, проверяя мероприятия по охране гостя. Подобное практиковалось и в советско-германских отношениях. В составе делегации Риббентропа в Москву ездил офицер гестапо Берг. Когда в Берлин направлялся Молотов, Шелленберг встречал его в Польше, обеспечивая безопасность следования по оккупированной территории. А Шелленберг в то время был подчиненным Мюллера, служил в группе IVE (контрразведка). Вероятно, мероприятия по охране делегации в Берлине согласовывал с представителями НКВД Мюллер.
Мы знаем также, что в последующие годы он присутствовал на конференциях и встречах полицейских атташе различных посольств в Германии. В 1939–1941 гг. в таких мероприятиях должны были участвовать и его советские «коллеги». В общем, он имел возможность оценить личные и профессиональные качества сотрудников НКВД и, судя по всему, это впечатление было положительным.
Спецслужбы обеих стран в данный период контактировали и в Прибалтике. Согласно приложениям к пакту Молотова — Риббентропа и последующему договору о границах, СССР предъявил требования к Эстонии, Латвии и Литве о размещении на их территориях военных баз. И начал там интенсивную подготовку «революционной ситуации». Гитлер дальнейшую судьбу прибалтийских государств прекрасно знал и, согласно тем же договоренностям, получил возможность репатриировать оттуда несколько сот тысяч «фольксдойче» — этнических немцев, о чем в сентябре 1939 г. отдал приказ Риббентропу.
В Прибалтике было много прогермански ориентированных граждан и организаций, пропитанных нацистской агентурой. Она подыграла советской разведке, помогая оказывать давление на местных политиков и общественных деятелей, распространять слухи и «революционизировать» народ. Конечно, не бескорыстно. При этом немцы постарались под видом «активистов» протолкнуть своих агентов на те или иные посты в будущих советских республиках. Русские в долгу не оставались, внедряя разведчиков в массу репатриантов, едущих в Германию. Но даже и аресты выявленных обеими сторонами шпионов отношений между двумя державами не испортили. Уж такая работа, и в спецслужбах это прекрасно понимали. А кто попался — что ж, сам виноват, все равно теперь не вернешь…
Да, уж такая специфика. С одной стороны, СССР и Германия старались всемерно укрепить складывающиеся отношения. С другой — использовали сближение в собственных целях. Немцы через едущие в Москву торговые и промышленные делегации, через отданные территории Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики пытались создавать в Советском Союзе новые резидентуры и сети. А курирующий стратегическую разведку Берия и подконтрольные ему службы ИНО НКВД и ГРУ РККА спешно восстанавливали разваленную разведку в Центральной и Западной Европе.
После заключения советско-германского пакта в Берлин был направлен новый полпред А. Кобулов, ставленник Берии. И в состав посольства был включен один из лучших разведчиков А. Коротков. Он сумел заново наладить оборвавшиеся контакты с группами Шульце-Бойзена и Харнака. А гауптштурмфюрер Леман-«Брайтенбах» сам напомнил о себе. При реорганизации РСХА он попал в управление Мюллера, в группу контрразведки IVE (в подгруппу IVE2, занимавшуюся противодействием экономическому шпионажу). И подбросил письмо в советское полпредство. Коротков снесся с Москвой, получив подтверждение существования и характеристику «Брайтенбаха». Организовал конспиративную встречу. И Леман включился в активную деятельность. На связи с ним стал работать резидент Б. Н. Журавлев, и Леман передавал информацию высочайшего класса, которая составила 14 томов в архивах Лубянки. Были восстановлены контакты и с другими агентами, действовавшими в Германии.