Агитрейд

Житков Андрей

Он покатил велосипед рядом, гадая, из какого полка машина, как оказалась она здесь, далеко от дороги, и зачем на антенне белый флаг?

Перед домом муллы была небольшая площадь, на которой Хабибула обычно собирал своих людей. Не доходя до нее, Митя сел в седло — на этот раз осторожно, на самый край, и выехал из-за дувала. Посреди площади он увидел командира полка, пропагандиста и таджика-переводчика. Оружия при них не было. Напротив стояли Хабибула и Азиз. Митя надавил на педали и проехал круг. Азиз улыбнулся ему, Хабибула посмотрел строго. Полковник скосил на него глаз. Митя надавил на тормоз и лихо развернулся, подняв пыль. В нем вдруг проснулся необъяснимый азарт: он понял, что ни полковник, ни пропагандист ничего

не смогут с ним сделать, они и сами боятся Хабибулы, бегают глазами — Митя разогнался в гору, а потом с воплем сорвался вниз, полетел, чувствуя, как в ушах запел ветер, остановился, развернув велосипед, у самой кромки, стал ездить кругами. Крутил педали, прислушиваясь к разговору. Полковник говорил о том, что они могут выменять отца Хабибулы на Кычанова, что позволят отряду беспрепятственно уйти из долины, что надеются на взаимопонимание и дальнейшее сотрудничество в деле достижения мира…

Митя почувствовал, как от волнения лицо пошло пятнами, как забилась под глазом жилка; он испугался, что его обменяют.

Но Азиз переводил только “нет”, “нет”, “нет”, “нет”.

— Эй, Хамед, скажи им! — крикнул он Мите.

Митя, не зная, что сказать командиру, неожиданно запел фальшиво и громко первое, что пришло в голову — любимую песню отца: “Как на речке, стал быть, на Фонтанке, стоял извозчик, парень молодой… — дальше от волнения забыл слова и заорал истерично, что вспомнилось: — Тут извозчику, стал быть, взгрустнулось, за-залился горючею слезой!…”

Неожиданно полковник повернулся к нему, лицо его сделалось багровым от гнева, и он заорал:

— Кычанов, твою мать, прекрати кататься! Я тебе даю последний шанс! Спускайся и залезай в бронетранспортер! Если ты этого не сделаешь, я тебя лично расстреляю перед строем! Я тебя достану, сукин сын, помяни мое слово! Я сюда армию пущу, но я тебя достану, за парней, за товарищей твоих, которые!… — полковник не договорил, выждал несколько секунд и удивительно прытко побежал по склону, следом за ним устремились пропагандист с переводчиком.

Хабибула с Азизом смотрели им вслед. Митя слез с велосипеда, только сейчас почувствовав боль в члене, подошел к краю. Его трясло. Он видел, как командир и сопровождающие спустились с горы, влезли в бронетранспортер. “Бэтээр” заурчал и, развернувшись, покатил восвояси. Он отъехал метров на пятьдесят, когда из-за черных, причудливо изогнутых деревьев почти одновременно вылетели три огненных точки…

Спустившись с горы, полковник немного успокоился и стал ругать себя за несдержанность. У него был приказ вести переговоры до последнего, идти на уступки, обещать золотые горы — Хабибула сильный противник, и армейским очень хотелось его в союзники! Ну, не умеет он, не смог! Вояка он, а не политик. А Кычанов-то каков, сволочь! Катается! Вот он отпишет матери письмо — кого воспитала!

— Трогай! — крикнул он водителю, усаживаясь на командирское сиденье. Водитель рванул бэтээр с места. Полковник схватил шлемофон, прижал к уху наушник. — Гора, Гора, я Кама, прием! Вызываю вертушки, высота три один два семь, обработать склон массированным огнем через пять минут! Гора, гора, прием, дай мне Град-три! — он заметил через лобовое стекло, как слева, из-за черных, причудливо изогнутых деревьев вылетели три огненных точки… — Гони, сука! — крикнул он, понимая, что не успеют… и вспомнил тут не о дочерях, не о жене, а о своей Зойке. Она лежала на обеденном столе с бесстыдно поднятыми к потолку стройными ногами…

Все три гранаты попали в бронетранспортер. Мотор заглох, машина замерла. Сначала рвануло легонько. Из задних люков стали выбиваться языки пламени — горел бензин. Потом раздался взрыв помощней — разогрелись цинки с патронами. Грохнули крупнокалиберные патроны, из передних люков повалил черный дым. В броне появились рваные дыры. Никто не пытался выбраться из бронетранспортера. Некому было…

— Хамед,

сколько можно звать! — услышал он за спиной голос Азиза и обернулся. — Хабибула говорит, беги домой, собирайся! Возьми автомат и одну курицу! Больше ничего не бери! Он будет ждать тебя в тутовой роще!

Митя сел на велосипед и погнал к дому. Он взял автомат, быстро свернул голову белоснежной курице и бросился в сарай с вещмешком. Достал из тайника коня, развернул тряпицу, погладил его по блестящему черному боку, снова завернул и аккуратно положил в вещмешок.

Митя с бешеной скоростью скатился по склону — обезглавленная курица в руке все еще запоздало била крыльями, — проехал немного по ущелью и бросил велосипед, поняв, что по камням быстрее пешком. Он пробежал мимо догоравшего бронетранспортера, не веря тому, что внутри может быть командир полка — высокий подтянутый мужчина с густыми бровями и проплешиной на затылке, — устремился к роще. Когда был у Мертвой реки, появились вертушки. Они с ходу начали бомбить кишлак. Склон густо покрылся взрывами. Вокруг страшно загремело, эхо разнесло, размножило шум, вспугнув птиц и зверье, и тутовых духов в роще. Митя стал скакать по валунам, боясь оглянуться…

Шли они по ночам — с девяти до четырех — по узким тропам, переваливали через хребты, пересекали ущелья, спускались в долины. Днем прятались в заброшенных, разбитых кишлаках, в расщелинах и пещерах, где были склады с продовольствием. Поначалу Мите было тяжело — он постоянно отставал, и Хабибула прикрикивал на него, подгоняя прикладом автомата, как того ишака, — но постепенно он втянулся, научился в темноте лазить по скалам и спускаться по отвесным склонам, научился пить из луж и наедаться несколькими ягодами чернослива и понял, что Хабибула со своим отрядом неуловим, — за все это время их ни разу не обстреляли.

Надвигались сумерки. Они сидели на горе, спрятавшись за выступами скал, а внизу по дороге шла колонна. Груженые “Камазы” медленно вползали по серпантину. На дороге рванула управляемая мина. Колонна встала, и тут же сверху вниз и снизу вверх густо посыпались пули. Митя вжался в скалу, послал короткую очередь, стараясь попасть в кабину “Камаза”. Он видел, как отскочил от металла, улетел в сторону гор его крохотный трассер, и дал вторую очередь. Хабибула дернул его за рукав, показывая, что пора уходить. Они поднялись и побежали к другому склону. А снизу все еще доносилась беспорядочная, бесполезная стрельба. Митя прыгнул с уступа — неудачно: камень выскользнул из-под его ноги, и он упал на спину, почувствовав, как в вещмешке что-то хрустнуло. Быстро поднялся, заспешил вниз. Они спрятались в крохотной пещере до того, как над горой застрекотали вертушки.

Хабибула привалил к выходу густой колючий куст, цокнул языком и сказал, что он молодец. Митя кивнул, прислушиваясь к грохоту над головой. Он снял вещмешок, развязал его и вынул тряпицу. У коня была отломлена голова и обе задние ноги. Митя тяжело вздохнул, вспомнив о взводном. Ему было жаль игрушку. Хабибула с любопытством глянул на коня, взял туловище в руку и спросил, откуда это у него. Митя сказал, что это вещь взводного.

Хабибула показал пальцем на бока коня и сказал, что здесь должны быть винты, которые наполняют его воздухом, и что он должен летать выше гор, как сказано в одной сказке. Еще он сказал, что вещь очень дорогая, но сейчас уже никуда не годна. Мите осталось только кивнуть. Он достал нож и выковырнул из глазниц коня красные камни. Покрутил в пальцах, пытаясь рассмотреть их в тусклом свете, спрятал в потайной карман шаровар. Спросил Хабибулу о взводном и опять получил ответ, что нужно забыть об этом человеке. Митя поинтересовался, почему он не может знать, что стало с его товарищем. Хабибула долго молчал, потом заговорил. Он сказал, что этот человек совершил великий грех и теперь будет вечно терпеть муки. Потом он сказал, что его убили камнями.