Агитрейд
Шрифт:
Был поздний вечер. Послышалось звяканье замка, Хабибула поставил на пороге миску и снова закрыл дверь. Митя подполз к порогу, стал руками есть теплую кашу. Ел, безразлично глядя сквозь щель на освещенный луной двор, на повисшую на шесте рваную афганскую тряпку. Доесть не смог, потому что желудок за два дня совсем отвык от еды, сморщился, ссохся; поставил миску на помост, чтоб мыши не попортили еду, забрался туда сам. Лежал и смотрел на крохотную звезду в небе. Он представлял себе, что сейчас делает взводный. Наверное, они уже в кишлаке, и старик его покормил. Тоже какой-нибудь
Нет-нет, какая ночью колонна? Он сейчас лежит притаившись в кустах слушает цикад и вспоминает про него, Митю. Завтра он придет к своим, и сюда будет рейд. Но Костя не знает, что Митя сам ушел с поста. Он ничего не знает! Ну а что бы он ему сказал? Что Чуча с Духомором достали? Если его освободят, следствие, трибунал. Ну и что, он скажет им, что его достали! И что духи его захватили, а не он сам! Может, и простят. А потом он дембельнется, поедет к Косте — на его девушку хочется посмотреть — или наоборот, Костя к нему в Питер приедет, и они забухают — это точно! А потом сядут на Марсовом поле и будут долбить косяк у всех на глазах, и пусть им кто хоть слово скажет!
Он проснулся от того, что кто-то стучал палкой по столбу. Увидел в щель солнечный свет. Сел на помосте, не сразу поняв, что происходит, протер глаза. Он был уверен, что, глянув вниз, увидит Абдула с двумя корзинами, которые тот бросит им со взводным под ноги. Абдул поведет их в тутовую рощу, и они будут целый день таскать землю на огород, курить косяки, спать под валуном…
Внизу стояли Хабибула и парень в черный одежде, который два дня назад выдалбливал буквы на надгробном камне для Абдула.
— Спускайся вниз! — приказал парень.
Митя соскользнул по столбу. Хабибула жестом предложил ему сесть. Сами афганцы тоже опустились на солому.
— Хабибула хотел бы с тобой поговорить, — начал парень. — Ну, чего уставился? Не проснулся еще? Меня Азизом зовут, я у вас в сельхозакадемии учился.
— Хорошо, — почему-то сказал Митя, он, и правда, спросонья не мог поверить, что афганец говорит с ним на русском почти без акцента.
Хабибула начал говорить. Парень переводил без заминок.
— Он говорит, что ты ему не нужен. Ты неверный, и он не хочет, чтобы ты ел и спал здесь. Вы, русские, убили его сына, а его отец сидит в тюрьме. Из-за вас он должен был оставить жен и дочерей. Они жили у Чарикара, а теперь он живет в горах, прячется от вертолетов и не может увидеть родных. Он знает, что ты ушел с большого поста на Баграмской дороге. Много русских искало тебя в долине. Он не знает, зачем ты так сделал, но ты поступил глупо.
Митя вдруг понял, что если он сейчас ничего не скажет, его могут убить. Хабибула ведь ясно сказал — “не нужен”!
— Я хотел сюда прийти к вам, — заговорил Митя срывающимся
— Помедленней, я не успеваю, — раздраженно сказал Азиз. — Так ты дезертир?
Митя посмотрел на него растерянно и кивнул. Азиз перевел Хабибуле. Хабибула долго молчал, теребил густую бороду, смотрел на Митю пристально, будто пытаясь прочитать мысли. Потом они о чем-то заспорили с Азизом. Впрочем, Азиз особо не перечил. Он достал пачку “Ричмонда”. Хабибула посмотрел на него выразительно. Азиз понял его взгляд, вышел во двор, закурил.
— Слушай, шурави, — сказал Азиз, выпуская дым. — Он потерял троих человек, и люди ему нужны. Ты, наверное, плохой солдат, да?
Митя пожал плечами.
— Конечно, плохой, — усмехнулся Азиз. — Он может тебя взять, но для этого ты должен принять веру, поменять имя… Все, короче. Может быть, нам придется уходить в Пашевар и жить там. Хочешь? Подумай, потому что домой тебе дороги не будет. Но если ты станешь настоящим моджахедом, то когда наступит мир, он женит тебя на своей дочери и даст калым. Хабибула слов на ветер не бросает. Ты это знай!
— Как… веру? — пробормотал Митя растерянно — он никак не ожидал такого поворота событий.
— Ты подумай, парень, — Азиз докурил, поплевал на окурок, щелчком выкинул его за дувал и вернулся в сарай.
Хабибула опять заговорил.
— Сам он строго придерживается законов шариата и не делает ничего такого, что делаете вы, русские, но если ты будешь курить, как я, он ничего не скажет. В Рамазан ты должен будешь соблюдать пост.
— Да-да, — автоматически кивнул Митя, все больше волнуясь. — Азиз, что мне сказать ему? — в переводчике он неожиданно почувствовал своего союзника.
— Соглашайся, — вздохнул Азиз. — Продавать он тебя не будет, он мне сказал. Может быть, убьет. Вообще-то, ты ему понравился, а то сразу бы убил.
— Я не могу так. Я должен подумать, — едва слышно сказал Митя, стараясь не смотреть в пытливые глаза Хабибулы. — До… до завтрашнего дня. Хорошо?
Азиз перевел его слова. Хабибула кивнул и поднялся с соломы. Ушел в дом.
— Сигаретой не угостишь? — попросил Митя.
Азиз протянул ему пачку.
— Бери сразу две. Мне у вас нравилось. Москва — красивый город, и девушки хорошие. У меня было, — Азиз посчитал на пальцах, — четыре. Как жены. Деньги любят, цветы любят. А ты откуда?
— Из Ленинграда, — Митя сунул сигареты за подкладку панамы.
— У, такой тоже город хороший. Я два раза был. Э… — Азиз пощелкал пальцами, припоминая что-то. — Белые ночи, да? Красиво. Холодно только, — переводчик поежился, видно, вспомнив майский ветер с Невы. — Не бойся ты, на зиму уйдем в Пакистан. Там будут деньги платить. А здесь ты умрешь. В тюрьме плохо очень.
— Азиз, куда Костю увезли?
— Этот? — переводчик показал на плечи, имея в виду звездочки на погонах. — Ты о нем забудь. Нету его.