Агнесса. Том 2
Шрифт:
Где он мог отыскать Агнессу? Мир слишком велик. Нитей не было.
Джек сознавал и другое: если когда-то он смог вызвать любовь Агнессы, то что сумел бы пробудить в ней теперь? Он понял, что должен не только желать, но и бояться встречи с нею. А если б (как бы ни было трудно поверить в это) Агнесса сказала: «Уходи, я не знала тебя никогда! У меня своя жизнь, тебе в ней нет места!»… Джек не обольщался: он никогда не был на высоте, но теперь упал так низко, как только можно было вообразить, а душа его умерла, словно сорванный ветром лист. Джек до сих пор не мог представить Агнессу в объятиях другого
И все же, когда он проснулся ночью и увидел звездное небо, какое бывает летом или зимою, в мороз, и долго смотрел в него (ему казалось, что он вышел из подземелья и сто лет не видел неба, леса, реки), у него появилось чувство, будто не все еще потеряно, самое главное может вернуться назад.
И как в проблеске слабой надежды на возрождение мелькнуло перед ним то, что он никогда не посмел бы забыть: лицо Агнессы, ее зеленые глаза… И слова… Джек ясно вспомнил ее слова: «Я всегда-всегда буду с тобой, что бы ни случилось, Джек, клянусь тебе!» Ведь она обещала ему: даже если весь свет будет против него, и он будет проклят людьми безвозвратно и навсегда, даже тогда в ее сердце найдется для него уголок!
О, если б только найти Агнессу, если б найти! Тогда бы он напомнил ей о том давнем обещании!
Утром, когда пришло время продолжать путь, выяснилось, что Чарли едва держится на ногах.
— Что с тобой? — спросил Джек довольно грубо. Чарли порядком надоел ему своей способностью становиться обузой.
Тот замотал головой — «ничего», но видно было, что он болен всерьез и вряд ли сможет идти, — не прошли бесследно ночи на холодной земле, дождь и осенний ветер дневного пути.
Пожалуй, это был первый солнечный день; слабо шелестели золотые листья деревьев, по воздуху плыли тонкие, едва различимые глазом паутинки, и даже повеяло словно бы возвращенным из минувшего лета теплом.
Беглецы находились в лесу, недалеко от дороги; следуя вдоль нее, они надеялись двигаться, не блуждая и в то же время не попадаясь никому на глаза.
— Не убивайте, — с трудом ворочая языком, проговорил Чарли.
— Черт бы тебя взял! Делать нам больше нечего! — в досаде вскричал Джек, а Дэн рассудительно произнес:
— Нам нужно было тебя тогда убить, в первый же день. От тебя все равно одни хлопоты.
— Ты лучше скажи, как быть с ним теперь?
Дэн пожал плечами. Он стоял, глядя в сторону с-безразличным видом, и медленно отправлял в рот какие-то ягоды.
— Ты, скотина! — повысил голос Джек. Он и сам чувствовал себя не лучшим образом: что-то горело в груди, и было, трудно дышать… И его злил Дэн, в лице которого он прочитал желание избавиться от надоевших, бесполезных спутников.
— Сам скотина! Я тебе еще тогда говорил: «Прикончи его!» А ты: «Патронов мало!»
— Я тебе тоже говорил: «Навязались вы на мою шею!»
— Я-то
— Сам возись! — Джек отстранился от Чарли. Дэн немедленно последовал его примеру.
— Мне дела мало, я ухожу! — бросил он.
— Я тоже, но нам, думаю, не по пути, — ответил Джек.
Они тронулись в путь, оставив Чарли в кустарнике недалеко от дороги. Некоторое время им все же пришлось идти рядом. Джек поймал себя на мысли, что с удовольствием стукнул бы Дэна чем-нибудь посильнее, так, чтобы тот завертелся от боли. А этот, в кустах, тоже сам виноват: в конце концов, каждый отвечает за себя! Но, рассуждая так, Джек не мог не признать, что все-таки ему немного не по себе, как бы он, по своему обыкновению, ни старался забыть о случившемся.
— Эй, стойте! — раздался за их спинами слабый возглас.
Разом обернувшись, они увидели Чарли: бледный, с блуждающим взором воспаленных глаз, шатаясь, как пьяный, он приближался к ним.
Дэн пробормотал себе под нос какие-то ругательства и остановился, поджидая, а Джек пошел навстречу.
— Отведите меня к матери, — простонал Чарли, — это близко, я покажу дорогу. Не бойтесь, она там одна, я точно знаю!
— Кажется, мы так и хотели сделать…— все с тем же равнодушным спокойствием произнес Дэн.
Кое-как они поплелись дальше, поддерживая больного. Джек не смог бы определить, в каком мире они пребывают, в правильном или, напротив, в перевернутом, нелепом, но очевидно было одно: невероятное усилие требовалось для совершения нормальных человеческих поступков, все же дурное стало неотъемлемой частью и принадлежностью их жизни. И он уже не помнил, был ли когда-то другим.
Чарли сумел более или менее связно объяснить, как пройти к усадьбе, и к вечеру беглецы прибыли туда. Ни Джек, ни Дэн пока не представляли, куда направляться дальше, они давно проголодались, замерзли, поэтому остановка пришлась бы весьма кстати. Но они не ведали, что ждет их там, и решили действовать осторожно.
То, что Чарли назвал усадьбой, представляло собой запущенный дом с несколькими хозяйственными пристройками, часть которых давно обветшала, и с большим пустынным двором. Позади, вдоль холмов, тянулись поля, тоже покинутые и бесплодные. Между постройками гулял вольный ветер, и казалось, что здесь уже много лет никто не живет.
Возле крыльца спала большая старая овчарка, но люди не показывались.
— Что они там у тебя, вымерли, что ли? — сказал Дэн. — Я все обошел кругом, нигде никого.
Троица скрывалась в густом кустарнике, окружавшем двор.
— Что ж, я попробую зайти в дом, — предложил Джек. — Сколько можно ждать?
— Не надо, — возразил Чарли. — Я сам пойду. Там, кроме нее, никого нет.
— Ладно, иди…— согласился Джек.
Он навидался всего, не боялся ни тьмы, ни призраков, но все же ему показалось жутким это пустое место, где слышался только вой ветра. Дом, лишенный людей, часто становится страшнее самого глубокого и мрачного подземелья.
Потом они увидели, как на крыльцо вышла женщина в черном платье; безмолвная, черная, тощая, словно обглоданный сук, она, как показалось беглецам, ничуть не нарушила своим появлением этого пугающего безлюдья.