Агнесса. Том 2
Шрифт:
Превозмогая душевную боль, Агнесса произнесла:
— Спасибо, Орвил. Ты тоже перенес немало… из-за меня! Я не хотела ничего подобного — ни для кого. Так получилось, прости!
По лицу его пробежала тень.
— Не стоит об этом. Лучше собирайся. Я много времени потратил на дорогу — пора возвращаться.
Ребенок подал голос, и Агнесса взяла своего сына на руки. Орвил почему-то вспомнил, какое у нее было лицо, когда она вот так же
Он не испытал радости, узнав о гибели Джека, он представлял себе, как тяжко было Агнессе жить весь этот год в одиночестве и как сложно — теперь. Орвил слышал, она была больна; Филлис осторожно намекнула, будто одно время многие считали, что Агнесса несколько не в себе. И после, хотя Филлис предлагала ей помощь и кров в Хоултоне, Агнесса не согласилась, а укрылась в Санта-Розе и не давала о себе знать; потом, позднее, попросила подругу присылать ей причитающиеся суммы прибыли от магазина, но только не приезжать самой и никому не сообщать адрес. Через несколько месяцев написала, что родила сына.
Он любил ее… когда-то любил очень сильно — это все еще давало о себе знать непреходящей душевной болью, а она… кого-то она любила теперь? Она, отвергнутая всеми!
Орвила раздражал плач ребенка, хотя раньше он к подобным вещам относился вполне терпимо.
— Тише, маленький, тише! — Агнесса наклонилась к мальчику.
А его, Орвила Лемба, сын, значит, должен расти почти что без матери!
И Агнесса, словно прочитав его мысли, сказала:
— Впоследствии ты, наверное, женишься, Орвил, — такой человек, как ты, не должен оставаться один; и я не хочу, чтобы Джерри рос с мачехой при живой матери!
— Не волнуйся, — ответил Орвил, сохраняя спокойствие, — если даже это случится, избранная мною женщина, надеюсь, будет достойной!
— Да, — сказала Агнесса, все больше меняясь в лице, — все считают меня развратной, заслуживающей только презрения; может, они и правы.
— Успокойся, Агнесса, мне же известно, что ты не такая.
И, к его удивлению, она ответила взглядом, полным молчаливой благодарности.
— С ним все в порядке? — немного резко произнес Орвил, потому что ребенок не успокаивался.
— Да, — виноватым тоном проговорила Агнесса, — я отнесу его вниз, к кормилице. Сама я,
— Хорошо, иди. Я подожду.
Может, она и права, все получилось волею обстоятельств… Что было бы, если б он тогда простил ее и не отослал в Калифорнию? Теперь уже не узнаешь…
Позднее он смотрел, как она укладывает вещи и предметы, которые — он помнил — всегда были при ней: какие-то книги, нотная тетрадь, ее, и другая — его, Орвила Лемба, матери (тетрадь, подаренная им Агнессе, когда он бросился в Хоултон, ни о чем не думая, вслед за нею), портрет Джеральда Митчелла, старенький костюмчик для верховой езды. Два старинных кинжала (Агнесса хотела бросить их в океан вместе с букетом перевязанных черной лентой красных роз, но потом передумала), какие-то детские изящные, крошечные вещички, при виде которых сердце Орвила невольно смягчилось.
Агнесса выпрямилась: весеннее солнце, проникшее в комнату сквозь небольшое окно, заливало ярким светом ее лицо и волосы, золотило их, точно корону. И Орвил вновь и вновь удивлялся, думая, как ей удалось все это пережить.
Они спустились вниз, к экипажу; Агнесса шла, не оглядываясь, одной рукой держа нетяжелую сумку, а другой прижимая к груди ребенка; все ранее пережитые чувства и те, что она испытывала сейчас, словно растворились в окружающем мире, естественно и просто слились с ним, и перед нею вставали одна за другой картины ее собственной жизни: пансион, потом — приезд в Санта-Каролину со всеми теми великими надеждами и мечтами, что жили в юной душе, первая любовь, бегство, прииск и большая — далеко не последняя — потеря, рождение дочери, беды и горести, а после — опять надежды, радость и любовь, семья — Орвил, Джессика, Джерри… Джерри! Неожиданная встреча и этот мучительно-противоречивый клубок чувств, внезапная гибель Джека, перед которой он все же вернул ее, Агнессы, любовь. А теперь настоящее, и все это вместе — тогда и сейчас — жизнь, драмы которой всегда повторяются, но все-таки каждый хотя бы мгновенье бывает счастливым, жизнь, легкая или тяжелая, в которой, тем не менее, у всякого есть своя цель и своя заветная мечта, жизнь, где любовь, свет и доброе несмотря ни на что, всегда неотделимы.
Агнессе было двадцать семь, и многое, наверное, еще ждало ее впереди, и она надеялась, что в нем, грядущем, будет что-то хорошее и для нее: ведь верить и мечтать все равно что жить. Так есть, и так будет. Вечно.