Агрессия: хроники Третьей Мировой войны
Шрифт:
Особист откинулся назад, наши взгляды встретились. Идя сюда, я настраивался на подвох, ждал обычного казённого беспредела. Но вот объективности… это был настоящий сюрприз. Тем временем майор снова заговорил, тщательно подбирая слова:
– Отряд Доронина понёс серьёзные потери и выполнил свою задачу лишь частично. Как ни странно, но его работу сделали вы и ваши трое бойцов. Скажете, опять повезло?
При этом лицо майора опять дрогнуло и лёгкая тень улыбки снова смягчила резкие черты его лица. Поняв, что от меня ждут пояснений, пришлось отвечать:
– Скажу, что везение в нашем деле, это как вторая рука: решающей роли не играет, но без неё не обойтись.
– Хорошая аналогия, сержант. Я знаком с вашим личным делом, кое-что удалось проверить уже по нашим источникам. Получается, что вы человек с опытом, который можно использовать более эффективно. Что скажете, если мы направим вас в распоряжение второго управления ГРУ?
«Двойка» ведает всеми подразделениями фронтовой глубинной разведки. Нежданный мой «благодетель» Доронин, как раз оттуда. Предложение выходило заманчивым, но с этим атаманом нам каши не сварить. Либо он меня подставит, или я до него доберусь. В обоих случаях ничего хорошего не жди. Глянув прямо на особиста, уточняю:
– В подчинение Доронина?
Видно было, что Подлесный раскручивает какую-то собственную комбинацию. И в принципе разгадывать тут нечего, следующий вопрос очевиден. Для диверсантов такого уровня как в «глубинке», наряду с творческим мышлением важно умение беспрекословно подчиняться приказу командира. Майор не подвёл, спросив то, что нужно:
– А если и так?
И вот, анкета подпорчена, не быть мне в элите, не отбелятся мои косточки. Так и останусь серой махрой:
– Вынужден отказаться, товарищ майор.
Но разочарования во внимательном, с лёгким прищуром взгляде собеседника я не увидел. С таким лицом хорошо играть в карты. Ровным голосом он спросил:
– Причина?
Майор оказался хорошим, толковым мужиком, поэтому отгораживаться какими-то казёнными фразами, я посчитал неоправданной грубостью и ответил как есть:
– Мы несовместимы как командир и подчинённый. Пострадает прежде всего дело. Играть на руку врагу, либо работать вполсилы я не согласен, товарищ майор.
Снова покивав каким-то своим мыслям, Подлеснов отстучал что-то на клавиатуре и снова внимательно глядя мне в глаза, сказал:
– Майор Доронин, скорее всего будет от командования отстранён. А о характере новой службы, вас известят завтра… Точнее уже сегодня, в ноль восемь тридцать. До этого времени, можете оставаться в казарме комендантской роты, я отдам распоряжение. И что касаемо желания… сейчас ни у кого нет роскоши выбора, сержант. Обстоятельства складываются так, что вы более всего полезны разведке фронта, нежели у нас. Хотя признаюсь, отдавать лучших по первому требованию тоже не есть хорошо.
Мой коммуникатор снова завибрировал, на узком экранчике появилось сообщение «обновление статуса военнослужащего». В прошлый раз, подобное случилось когда мне присвоили звание. Но сейчас обстоятельства не позволяли разглядеть чем именно начальство решило удивить на этот раз. Тем временем майор продолжил:
– Временно вы поступаете в непосредственное распоряжение разведотдела штаба бригады, то есть в моё. А в указанный срок, вам всё сообщат о новом месте службы.
Он быстро поднялся из-за стола и протянул мне крепкую, жилистую ладонь. Рукопожатие вышло хорошим: уверенным, без излишнего силового давления. Немного замешкавшись, я попросил:
– Товарищ майор, разрешите подождать в расположении госпиталя, там ещё стоит наша транспортная колонна. Попрощаюсь с приятелем, да и до штаба там ближе.
– Добро, не возражаю. Только помните, что о подробностях нашего разговора никто знать не должен. Для всех, вы задержаны для разбирательства по рапорту майора Доронина. Мы поняли друг друга, сержант?
– Так точно, всё ясно…
Мы ещё раз пожали друг другу руки. Вышло так, будто на короткий миг мы не были командиром и подчинённым.Снова стали людьми одного возраста, может быть даже в чём-то схожей судьбы. Об этом я думал, когда выходил из прокуренной комнатки и позже, стоя на пронизывающем осеннем ветру, становившегося уже по-зимнему холодным и колючим.
Пробираясь между палатками, порой залезая в кучи навороченной машинами грязи, я всё время обдумывал детали нашего с особистом разговора. С одной стороны, ничего особенного в том, чтобы уйти в рейд по глубоким тылам нет. Поскольку сплошной линии фронта нет, шансы сделать дело и уйти, при грамотном командовании и подборе людей вполне хорошие. По-любому в реале всё обернётся обычной импровизацией с дикими «пятнашками», это будет хорошей возможностью обновить личную статистику. И уже в который раз я стал задумываться, а что будет, если получится прожить достаточно долго и я попаду в Америку или ближе, к немцам? Смогу ли удержаться и не убивать всех подряд, ведь даже вид живого врага заставляет бросить всё и просто задавить его голыми руками. Вопрос крутился в голове и так и этак уже довольно продолжительное время и всё, к чему я пришёл, это осознание что им всем будет очень плохо. Щадить даже безоружных желания нет абсолютно. Напротив, хочется принести к ним, в сытую, не порченную войной Европу и Америку тот ад, который они сотворили тут. Может быть меня расстреляют свои же, по правде говоря, к собственной смерти я уже давно стал относиться совершенно равнодушно. Страшит беспомощность серьёзного ранения, увечите, влекущие за собой невозможность мстить амерам. Видимо поэтому я до сих пор не утратил осторожности и выжил…
Свет фар встречной машины заставил метнуться через дорогу, прыжок вышел неуклюжий и я упал на одно колено, ощутимо ударившись о подвернувшийся булыжник. Наколенный щиток принял удар, позволив избежать ушиба. Отряхнув ломкую снежную кашицу. Быстро стаявшую и стёкшую с перчаток, я понял, что незаметно перебрался на госпитальную половину базы. Немного поплутав меж длинных тёмных палаток, выбрался на дорогу и вскоре нашёл обе наши машины, которые теперь стояли в стороне от проезжей колеи, под просторным навесом рядом с двумя другими грузовиками, приписанными к госпиталю. Пройдя под навес, я увидел возле открытой дверцы броневика ссутулившуюся женькину фигуру. Водила копался в моторе при свете синего химического фонаря, что-то приговаривая себе под нос. Я подошёл ближе и окликнул приятеля. Тот быстро вскинулся. Отёр руки о кусок ветоши и проговорил:
– Знаю всё, при штабе оставляют и дело шьют! А я говорил, что зря мы этого майора с собой берём. Ты их подвозишь, а они тебя потом тоже… но уже под статью!..
Трудно было сдержаться и не рассказать Женьке всё, что мне поведал майор Подлесный. С одной стороны, Селянинов очень близко подходит под определение «друг». А на войне трудно заводить друзей из-за того, что их очень часто убивают или калечат настолько, что человека поглощает тыловая госпитальная кутерьма, что равнозначно смерти. В любом случае тот, кто начинаешь узнавать и притираться, вдруг вычёркивается, перестаёт быть. Сейчас мы оба находимся как бы в чистилище, ибо из госпиталя человек либо возвращается в строй, либо его поглощает тыловая неустроенность. Поэтому я ограничился нейтральным пожатием плеч: