Агуня
Шрифт:
Не дожидаясь ответа от князя, повернулась к Здеславу:
— Ты, помнится, за его жизнь обещал дорого заплатить? Так вот, привезёшь мне самую лучшую и подробную карту земель известных. Это и будет плата. И припасов пришли — мне твоего племянника чем-то кормить надо. Ступай, я за тобой закрою.
Боярин подхватил с печи кафтан, поклонился князю и пошел на выход. Хромая следом, я вдруг подумала о том, что осторожность лишней не будет.
— Послушай, человече, коли у вас так все непросто, то давай условимся о слове тайном, которое твой человек скажет, когда припасы привезет. Вдруг злыдни ваши подменят посыльного и решат отравить князя.
— Ой, мудра ты, бабка! Правда ведь, не смогу тайно отправить обоз. Могут в дороге перехватить и подменить.
— Обоз?!
Осмотрелась по сеням, оторвала небольшую щепочку от бревна и подала Здеславу.
— Слово словом, а щепочку воткни в горшочек с маслом. Буду знать, что ты послал. Говори слово.
— Ой, даже не знаю, что и сказать, — замялся тот.
— Запоминай: Агуня. Это имя моё. Обратится твой человек ко мне по имени — жив останется, а нет… — я показала, как искрят мои ногти, и боярин попятился.
Гость ходил по горнице, которая от размаха его плеч казалась еще меньше и ниже, чем была, и рассматривал скудную обстановку.
— Не нравится?
— Тесно. Крылья не развернёшь.
— Крылья? — переспросила я, надеясь, что это образное выражение, а то многовато на меня одну птицеподобных в последнее время.
— Бабушка, я из рода Ясно-Соколовых, родовой дар у нас — умение обращаться в сокола.
— Финист тебе родич, что ли?
— Отец.
— Матушку Марьей зовут? — вспомнила я сказку.
— Так ты бывала в наших краях?
— Нет. Сказку чи… кхм… слышала сказку о том, как они поженились.
— Враки то, а не сказка. Всё не так было, как сказители носят.
— А как? Расскажи, пока гречу на кашу переберу.
— Было это больше тридцати зим назад. Отец тогда молодой был, силы и удали много, а мудрости мало. Княжье подворье ему тесным стало, уроки ратные наскучили, забавы молодецкие приелись. Стал просить у отца позволенья крылья размять, края ближние осмотреть. Долго не хотел князь отпускать младшего сына одного летать, но тот пристал как репей, он и уступил. Обернулся молодец соколом и полетел над лесами дремучими, деревнями богатыми, дорогами наезженными. Долетел до реки Зорянки, что служит границей княжества Луморье с царством Кощеевым. Присел на дуб отдохнуть и приметил четырех милых да пригожих девушек, что на отмели купались. Плещутся, плавают и не видят того, как пёрышко соколиное слетело с дуба и улеглось на одежду одной из них. Вышли из воды красавицы, косы отжали, одеваться принялись. Та, что первой к одежде своей подошла, заметила перо и перебросила на платье сестры своей, та тоже отбросила, как мусор. Кружит перо промеж сестёр, но старшие только отмахиваются, торопятся сорочки да сарафаны надеть, побыстрее от ветерка прохладного укрыться. Легла пушинка к ногам младшей из сестёр — Марьюшки. Подняла она пёрышко, всмотрелась и прижала к груди влажной. Сёстры смеются, дурочкой называют, курицей-хохлаткой величают. Только не слушает Марья их, чему-то улыбается да одеваться не спешит. Махнули на неё рукой девушки и побежали домой обедать. Тут сокол и выпорхнул из листвы, ударился оземь и превратился в княжича прекрасного. Подхватил на руки девицу, закружил по песку, поцеловал нежно и спросил:
— Станешь ли женой моей, ладушка?
— Стану, любый!
том и порешили… Когда прощались, пообещал прилететь к ней ночью, а чтобы окном не ошибиться, наказал в ставень перышко воткнуть. Сам к батюшке бросился просить жениться как можно скорее.
— Негоже поперёд старших братьев младшему жениться, — ответил отец и не дал согласия.
Улетел Финист к зазнобе своей, что ждала его. Всю ночь они миловались, а наутро выпорхнул сокол из окна девичьей горницы. Дома опять в ноги отцу поклонился:
— Дозволь, батюшка, жениться на Марьюшке!
Но князь и слушать не стал. Так и повелось: ночь Финист с любушкой проводит, а утром домой возвращается. Братья Финиста только посмеивались, сестры же Марьины завидовали. Пошли они к отцу жаловаться, но тот на них цыкнул:
— За собой следите!
Тогда задумали девицы недоброе. Опоили с вечера сестру зельем сонным, а в ставень вставили нож булатный да наняли человека, чтобы сторожил под окном. Как только упадет ему в руки сокол раненый, так пусть ему голову и скрутит. Прилетел Финист, ударился грудью о ставень, чтобы отворить его, но наткнулся на лезвие острое. Упал прямо в руки супостату. Тот увидел, что птица ценная, от жадности не стал добивать, а решил продать и еще нажиться. Понёс на ярмарку поутру, цену назначил. В тот день по ярмарке колдунья молодая гуляла, товары присматривала для себя. Увидела сокола и поняла, что не простая это птица. Купила, не торгуясь, и увезла к себе в подворье. Как она его в человека оборачивала, как рану лечила — не знаю, но только после врачевания того потерял Финист память.
Утром Марьюшка проснулась, глядь-поглядь — нет друга милого, а из ставня, слегка приоткрытого, нож окровавленный торчит. Поняла она всё и бросилась к отцу виниться, помощи просить. Тут и княжичи с дружинниками налетели:
— Где Финист? Куда дели, злодеи?
Долго сёстры Марьи в ногах у них валялись и прощенья за брата просили. Оттаскали их за косы, плетей всыпали жалеючи и забрали себе в покои — постель греть. Марьюшке же сказали:
— За тебя Финист в беду попал — тебе и выручать. Найдёшь его за год — упросим отца поженить вас. Не найдёшь — не обессудь, сами отыщем, но ты его никогда не увидишь.
Горько заплакала девушка, отец о дочерях закручинился, но делать нечего — надо дело справлять. Собрала узелок, поклонилась батюшке и дому родному да пошла друга милого искать. Долго ходила, у многих спрашивала, но не видел никто. Вот уж полгода прошло, а ни следа, ни весточки о Финисте нет. Закручинилась Марьюшка, запечалилась. Идет, головы не поднимая от горя и тоски, да набрела на домишко ветхий. Постучалась, вошла в избу. Смотрит: грязно, не прибрано, печь не топлена, вода в кадке затхлая. Засучила рукава обтрёпанные — и давай порядок наводить. Убрала, пыль выбила, перемыла всё, печь растопила, воды наносила, щей наварила. Поела и залезла на полати отдохнуть. Только задремала, распахнулась дверь и въехала верхом на козле карга старая. Нечёсаная, немытая, лохмотьями едва прикрытая. Осмотрелась да как закричит:
— Кто в дому моем хозяйничал, кто тут все не по-моему поставил?!
Марьюшка испугалась и не откликнулась. Тут следом верхом на свинье еще одна хрычовка завалилась. Осмотрелась, щи попробовала и говорит:
— Вот бы нам нанять в слуги этого человека. Были бы мы с тобой, сестра, в тепле и сыты. Эй, кто там, выходи!
Делать нечего, спустилась девица к старухам, поклонилась в пояс и согласилась них служить. Отмочила их в щёлоке, отмыла в бане, колтуны в волосах вычесала, одежду новую сшила. Козла и свинью в сарай выселила и там им стойла отгородила. Целыми днями ведьмы где-то скакали на своих животных, а Марьюшка убирала, чистила, шила, мыла, еду готовила. Приедут к ночи, поедят, захрапят, а поутру опять ускачут. Так три месяца и пролетели. Как-то старшая из старух и говорит:
— Собирайся, Марья, в дорогу. Ты нам хорошо служила, но доля у тебя другая. За каждый месяц мы тебе щедро заплатим.
Открыла ларец кованый и положила на стол три парчовых сумы. Из первой достала веретено. С виду простое, но старуха поймала им луч солнечный и крутнула по столу. Заскакало, заюлило веретёнце, наматывая на себя пряжу солнечную.
— Так и лунный свет спрясть сможет, — подсказала старуха.
Сняла пряжу бесценную, спрятала в ларец, а веретено девушке отдала. Вторая ведьма открыла другую суму и достала оттуда подушечку бархатную, в которую игла воткнута. С виду простая, но воткнула карга её в холстину грубую, и заскакала игла по ней, вышивая узоры дивные. Не успели глазом моргнуть, как пред ними уже не тряпица старая, а думочка прелестная. Подушечку старуха себе забрала, а иглу воткнула в игольницу и Марьюшке отдала. Из третьей сумы достали челнок ткацкий. С виду простой, но обрядили в него верёвку пеньковую, и засновал тот, замелькал, выкладывая на столе ковёр пушистый. Коврик старушки себе оставили, а челнок девице отдали. Поклонилась им в пояс Марья, поблагодарила и совсем уж было за порог шагнула, когда бросили ей в спину клубочек неприметный.