Ах, Париж!
Шрифт:
— Ты очень предусмотрительна! — воскликнула герцогиня. — Я так рада, что ты со мной, Гардения. Без тебя мне было бы гораздо тяжелее.
— Вы действительно так думаете? — спросила Гардения, радуясь, что она нужна тетушке.
— Конечно, — с нежностью сказала герцогиня. — Все это было большим ударом для меня, но я думаю, ты понимаешь, Гардения, что я должна вести себя как обычно. Я не могу дать повод окружающим заподозрить, будто что-то не так. Барону бы это очень не понравилось — он всегда говорит, как важно сохранять хорошую мину даже при плохой игре.
— Что ж, он будет гордиться вами, — сказала
— Я не такая слабонервная, как кажется, — ответила герцогиня.
Она допила остатки шампанского.
— Поспеши, Гардения! Пока ты будешь одеваться, я спущусь вниз и выясню, кто здесь живет. Хотя сейчас и конец сезона, наверняка кто-нибудь из моих друзей еще остался. Потом мы пообедаем в ресторане, где в прошлом году полностью поменяли интерьер по случаю визита короля Эдуарда. Ты увидишь, как он великолепен. Ну быстрей же, детка, быстрей!
Гардении казалось, что весь остаток дня она провела в спешке. После обеда герцогиня настояла, чтобы они отправились покататься, прежде чем она приляжет отдохнуть, потом Гардении пришлось помочь ей раздеться и уложить ее в постель.
Как только со всем этим было покончено, она отправилась к ювелиру, и это оказалось не столь страшно, как она думала. Едва она произнесла имя герцогини, месье Жак рассыпался в комплиментах и проявил готовность помочь всем, чем сможет.
— Пять тысяч франков? — спросил он. — Видите ли, мадемуазель, я буду с вами откровенен: кому-нибудь другому мы не смогли бы ссудить такую большую сумму, даже под залог столь ценного браслета. Но, что касается герцогини, тут совсем другое дело. Она очень уважаемый клиент, и я уверен, что это вопрос всего лишь нескольких дней, пока она приведет в порядок свои дела.
— Мы уезжали в большой спешке, — пояснила Гардения, — и все банки были закрыты.
— Я понимаю, — ответил ювелир.
Он положил новенькие банкноты в конверт и с поклоном вручил его Гардении. Радуясь, что все так хорошо обошлось, она поспешила назад в отель.
Герцогиня спала, и Гардения отправилась в свою комнату, впервые почувствовав, как она устала. Девушка прилегла на кровать, и ей показалось, что не успела она закрыть глаза, как в дверь постучали и горничная объявила, что герцогиня проснулась и требует ее к себе.
Тетя Лили сидела на кровати.
— Ты получила деньги? — спросила она нетерпеливо.
Гардения отдала ей конверт.
— Пять тысяч франков. Ну что ж, по крайней мере это уже кое-что.
— Все зависит от того, сколько нам придется заплатить за этот номер, — нерешительно сказала Гардения.
— Там, где дело касается денег, ты становишься просто невыносимой. Все будет в порядке, как только барон получит мою телеграмму. Если он и не сможет приехать немедленно, он поймет, в каком я нахожусь затруднительном положении, и пришлет мне немного денег.
Гардении оставалось лишь надеяться, что ее тетушка не заблуждается на этот счет.
— Я полагаю, ты знаешь, сколько времени, — сказала герцогиня. — Уже семь часов. Тебе пора одеваться, Гардения. Надень сегодня свое самое нарядное платье: первое впечатление всегда очень важно. В казино все обычно одеты очень элегантно. Я буду в черном платье с блестками, я видела, что Ивонна его упаковала. Надеюсь, она не забыла положить эгрет
Перья цапли, которых, конечно, не оказалось, пришлось заменить перьями райской птицы, которые были не менее великолепными, и Гардения должна была признать, что, одетая в сверкающее черное платье, с роскошным бриллиантовым ожерельем на шее, ее тетушка выглядела восхитительно.
— Напрасно я отдала месье Жаку свой браслет, — нахмурилась герцогиня. — Я уверена, он одолжил бы мне деньги и так. Ну да ладно, у меня есть браслет поменьше, я надену его поверх перчаток. И вообще, так неудобно носить браслеты с лайковыми перчатками. Гардения поспешно оделась в элегантное платье из светло-зеленого шифона, затканное мелкими сверкающими весенними цветами. На ней не было никаких украшений, за исключением розовой бутоньерки, приколотой на груди, но ее отражение сказало ей, что она выглядит очень юной и хорошенькой.
Глядя на себя в огромное зеркало в раме из красного дерева, она в первый раз вспомнила о собственных несчастьях. До сих пор она была занята делами своей тетушки, к тому же чувствовала страшную усталость после бессонной ночи. И лишь сейчас, глядя на свое элегантное платье от Ворта, она поняла, что ей вовсе не важно, как она выглядит, поскольку лорд Харткорт не увидит ее. Никогда больше она не услышит его голос и не почувствует крепкое пожатие его руки.
Боль в сердце не прошла, она была как незаживающая рана, чувство отчаяния и тоски не покидало ее ни на мгновение, хотя она сознательно прогоняла всякую мысль о лорде Харткорте. Она пыталась ненавидеть его, но все равно любила.
Теперь, после всего, что прошлой ночью рассказала ей тетушка, она увидела, какая пропасть разделяет их. Впервые ей стало понятно, что имела в виду та дама на приеме, когда сказала, что ее тетушка является «королевой парижского полусвета». Она наконец поняла, какая четкая граница проходит между светом и полусветом. Единственным связующим звеном между двумя мирами были мужчины, которые могли свободно появляться в обоих. Что же касалось женщин, светские дамы жили за высокой оградой респектабельности, через которую нельзя было проникнуть посторонним.
Теперь, неожиданно повзрослев за эту долгую поездку, Гардения увидела, насколько она была глупа и бестолкова, когда не могла понять того, что люди говорили ей так явно. Она поняла, что лорду Харткорту не могло даже прийти в голову, что она не была такой же, как ее тетушка, что она не принадлежала к категории дешевых продажных женщин, часто посещавших Мабийон-Хаус, поскольку ни одна порядочная женщина не согласилась бы переступить порог этого дома.
Она не могла не догадываться, что с появлением барона и всех этих подонков, которые окружали его, положение ее тетушки сильно ухудшилось. Вначале тетя Лили, должно быть, общалась с довольно приятными людьми. Возможно, как говорила герцогиня, женщины были не прочь свести с ней счеты, но они никогда бы окончательно не изгнали ее из своего круга. Но когда она начала устраивать эти скандальные приемы, которые не только забавляли барона, но и были весьма полезным прикрытием для его шпионской деятельности, все было кончено. Лили Мабийон, несмотря на свой герцогский титул, была причислена к полусвету, и отныне лишь мужчины могли посещать Мабийон-Хаус.