Ахэрээну
Шрифт:
Шум потока сперва заглушил лязг железа и крики; Ка-Ян обернулся, не то наконец разобрав их, не то от тяжелого взгляда в спину. Энори — не ожидал, обрадовался ему — стоял невдалеке, у самого края обрыва, прислонившись к дереву, будто лишь на несколько мгновений приостановился. Но радость вмиг пригасла. Ка-Ян часто охотился в родных горах, и, рысь или волка заметив, сразу понимал, готово ли животное броситься. Сейчас вспомнил такие встречи. Сам не понял, с чего бы: ведь столько ночей сидели у одного костра. И снова ветер донес крики: молодой рухэйи
— Нет, — сказал Энори, и тело перестало слушаться, ноги подогнулись, будто стали соломенными.
— Ты слышишь?!
— Пускай.
— Что… ты… — голос подвел. Не потому, что испугало поведение собственного тела, тем паче не вызывал страха человек напротив, неважно, владел ли он волшебной силой. Но предательства — не ожидал.
— Лучше не говори ничего, твои чувства мне и так понятны, — закатное солнце высветлило глаза былого приятеля, сделало желтыми, как у рыси. И ветка колышется у лица: из-за движения тени то светлее оно, то темнее.
— Ты их привел, — сказал ординарец, и лишь после этого сам осознал — это правда.
— Да, я.
— Но зачем?
— Они мне ближе, чем вы.
Слова эти неожиданно почти успокоили. Что ж… это было не удивительно. Предавший один раз может предать и другой.
— И что будешь делать?
— Я сам не знаю, — сказал Энори, будто пожаловался, — Было уже два раза — обрыв и человек, которого я не хотел убивать, но казалось нужно.
— Тогда почему бы не дать мне пройти?
Он, кажется, даже обрадовался:
— Что ж, хорошо. Если выберешь вернуться к своим, иди по этой тропинке. Но вряд ли ты выживешь, очень злы на вас люди, — видно, он ощутил колебания Ка-Яна, прибавил: — Если хочешь на волю — прыгай. В другую сторону краем обрыва я тебя не пущу.
— Но тут высоко.
— Высоко, и все же достаточно глубины, если на камни не попадешь. Умеешь плавать — выберешься, или течение вынесет. Больше я ничего не могу предложить. И за нож не хватайся, — посоветовал даже грустно, но почему-то Ка-Ян поверил, как верил ему всю дорогу, даже когда сомневались все остальные.
— Не боишься, что я все расскажу? — обронил он, ощущая, как ползет холодок по коже, и чувство это неожиданно придавало сил.
— Было бы кому, — отозвался Энори будто бы даже с укором. — Крестьянам из деревенек — некто провел вас? Да и не поверят тебе, если даже дадут говорить.
Звон железа и крики вдалеке стихли. И не понятно ведь, чья победа… Трусость выбирать или глупость?
Когда раздался плеск воды далеко внизу, человек сверху его бы не расслышал.
В схватке с рухэй погибли только двое солдат Хинаи, слишком уж неожиданным было нападение. Одним из погибших оказался тот парень, что спросил Энори про Сосновую; это сочли наказанием за непочтительность. Из рухэй живыми взяли одного, его хотели направить под охраной в Сосновую, но, когда его, привязанного к дереву, ненадолго оставили без присмотра, нашли — непонятно с чего — уже мертвым. Поэтому в крепость охранников отрядили сопровождать только Энори — не как пленника, разумеется.
А он словно никак решиться не мог, ехать ли, но сотника больше убеждать не пытался. Тот, в свою очередь, тихонько наказал провожатым — берегите, как свою душу.
Больше старый солдат сделать ничего не мог, и направился за остатками чужого отряда по второму пути.
Глава 9
Если взять большой мешок с камнями и сбросить пологим склоном, из которого торчат узловатые корни, а к мешку привязать человека, это и будет езда на лошади рысью. Майэрин сначала была уверена, что покалечится, потом — что умрет, а потом уже и рада бы умереть.
Через четверть часа, миновав окрестности Срединной, путники остановились и Рииши взял Майэрин себе в седло, второго коня оставил на смену.
— Так хоть немного лучше будет. Ты прости, что не сразу, но тогда нас бы любой запомнил, — сказал, оправдываясь, будто в чем виноват был.
— Как вы на них ездите? — спросила совершено разбитая девушка.
— Я научу тебя потом. Тебе понравится, — пообещал он, трогаясь с места.
«Если бы мы ехали шагом, никуда не спешили, и все было спокойно вокруг…»
Тогда да, тогда сколько угодно. Можно было даже представить себя, скачущую во весь опор и смеющуюся, мол, догоняй! Ведь бывают и девушки-всадницы.
На этом оборвалась мысль, стало не до мечтаний.
Но почему-то даже эту скачку ни на что бы не променяла. Смотреть только вперед, словно вот-вот и доберутся, и руку его на талии чувствовать, остальное пустяки.
…Служанка, приставленная к ней дядюшкой, в крепости отговаривала от побега. Ладно, муж ваш как хочет, помочь ему — долг понятный, но вы-то! Сидите тихонечко, потом все уляжется, и вернетесь.
В ней не было почтительности, она служила не Майэрин, и, верно, проклинала новую госпожу за то, что по ее милости оказалась в центре переворота. И к Рииши у нее не было особого уважения, напротив, удивлялась, что Майэрин беспокоится, мечется пойманной рыбкой.
«Да вы, никак, его любите?»
«Не знаю. Но не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое».
Ни в какую из крепостей Ожерелья он, разумеется, не собирался. Но и речи быть не могло, чтобы скакать прямиком в Осорэи. Разве что он хотел бы лишиться жены.
…Почти повисла на лошади, когда после короткого перерыва снова подсаживал ее, непонятно, как еще держится. Знал, что Майэрин трудно будет, но сам привык к седлу с ранней юности, и забыл уже, каково это — совсем новичкам. Краем глаза заметила его взгляд, попыталась улыбнуться. За что ей все это… жила бы спокойно в любящей семье.
— Куда эта дорога? — спросила, когда выехали на тракт, мощеный булыжником. — Не в Осорэи ли?
— Туда, нам надо вернуться.
— Нет, — сказала Майэрин, ухватив повод, — Ты же знаешь, что там скоро будет.