Ахэрээну
Шрифт:
Энори — его жесты стали неправдоподобно медленными и плавными, будто в толще воды — опустился на покрытый иглами мох.
— Подойди… Иди ко мне, — раздалось, хотя существо молчало — низкий и чуть рокочущий звук, не то предвестник грома, не то кошачье мурлыканье.
— Чего нам всем ждать? — Энори не сдвинулся с места, тело напряглось, словно нелегко было противостоять и зову, и желанию уйти отсюда как можно дальше.
— Мы не всеведущие.
— И что тебя привело?
— Любопытство.
— Я думал, у столпов мироздания интересы
— Разные есть… и ты среди них. Как ни странно, ты испытываешь то, что отзывается во мне. Правда, ты никогда не признаешься в этом себе самому.
— Признаюсь. Это моя земля…
— Не только, — улыбнулся зверь — голосом. — Ты это знаешь. И тебе не все равно. Каким ты меня видишь?
— Страшным.
— А подробней?
— Взгляни на свое отражение!
Воздух стал вязким, придерживал слова и звуки, не давая им покинуть место, где родились.
Энори — он так и не двинулся — спросил быстро и чуть неприязненно:
— Опорам настолько надоело держать этот мир, что любая мелкая тварь может стать развлечением?
Трава вокруг вздрогнула, улыбка зверя не отразилась на морде — кольцом разлилась по траве и воздуху.
— Подойди же. Хочу узнать о тебе побольше.
— Мне плохо в твоем присутствии.
— Но ты можешь со мной говорить. Это намного больше, чем сумели бы твои сородичи… Подойди, — тепло позвал зверь, — Я чувствую двойственность в том, чего ты хочешь даже сейчас. Вы с сородичами не видите снов, но я хочу увидеть за тебя — твои, нерожденные, так смогу узнать тебя ближе.
— Мне это не нужно. И времени нет.
— Или ты боишься попробовать прикоснуться ко мне?
— На «боишься» ловят только дураков, — с кривой усмешкой он поднялся и шагнул к диковинному зверю. Опустился у камня, чуть покачнулся, оперся о землю рукой. Зверь повернул к нему большую белую голову:
— Дотронься, — попросил ахэрээну.
Рука протянулась, вздрогнула, словно натолкнувшись на преграду — но потом медленно пошла вперед. Кончики пальцев коснулись белой шерсти, и тут же сжалась ладонь, отдернулась.
— Вот как, — пробормотал зверь. — И такое возможно? — положил лапы Энори на колени, прикрыл огромными крыльями. — А теперь спи.
Тот вскинул голову, пытаясь что-то сказать, но зверь повторил мягко:
— Спи. Это никому не принесет вреда.
— Нет, хватит, — Энори, перестав дышать, отклонился в сторону, сумел высвободиться из-под мягко лежащих тяжелых лап. С усилием произнес: — У меня есть дела — раз уж ты вмешиваться не станешь.
Невесть откуда взявшиеся тени резче очертили лицо, кожа сейчас казалась не бледной даже — зелено-голубоватой, но большой зверь лежал неподвижно, и будто держал своим весом веревку, тянувшуюся к другому, не выпуская другого с поляны.
— Ты не сможешь меня удержать, — сказал Энори тихо-тихо, и самое чуткое человечье ухо не услышало бы ничего и в одном шаге.
— Смогу, но не буду, — шумно вздохнул зверь, поднялся, встряхнулся. — Бывало такое — один из нас решал вмешаться, но это приводило к варианту худшему из возможных.
— А ты знаешь, как поступить лучше всего?
— Лучше для кого?
— Для всех.
— Такого ответа у меня нет. Но я понимаю, о чем думаешь ты, и знаю, как развязать этот узел. В соответствии со своими пониманиями зла и добра, разумеется.
— Опора… — зло, но с явным облегчением проговорил Энори, стремительно отступая назад; но злость эта относилась не к собеседнику, а ко всему мирозданию. — Ты что, правда любишь их всех? От монаха до последнего воришки?
Зверь молча смотрел на него, глаза мерцали всеми оттенками красного, от нежно-розового до густо-гранатового. Когда он вновь заговорил, звук отразился от самого воздуха:
— Я тебя не держу, но между мной и многим в этом мире натянуты ниточки; есть и с тобой, и ты сам создал между нами связь. Будь к этому готов. И не только к этому.
**
Пестрый голубь, прилетевший в дом Таэна с запиской для Кэраи, разумеется, попал совсем не в те руки. Птице все равно, она вернулась в родную голубятню, только вот присматривает за ней теперь другой человек. Послание оказалось у Шимары очень скоро, и часа не прошло; тот, разумеется, письмо прочитал.
Странно, подумал Шимара, вертя в руках полоску бумаги. Осмотрел ее со всех сторон, чуть ли на зуб не попробовал, словно это могло что-то прояснить. Но подпись принадлежала человеку, к шуткам не склонному. Сейчас, вероятно, Асума уже знает о перевороте, но, когда писал это, пребывал в неведении. Значит, мотива, что решил ввести в заблуждение заговорщиков, тут быть не может.
То, что Энори, живого и здорового, встретили в горах, звучало столь же достоверно, как если бы встретили, предположим, оленя с семью головами. И то, мало ли нечисти в глухих местах, а Энори хоть и странным был, но человеком. Тьфу ты…
Первым порывом было отдать записку Суро, но потом Шимара призадумался. Слишком много странностей связано было с этой смертью… если игра, то чья? Нэйта здесь явно не при делах, про Дом Таэна ничего не понятно. Только они могли знать, чье тело тогда легло на костер. А вот двойника могли подослать и не они. Если есть еще одна сила, пусть проявит себя.
Шимара предпочитал наблюдать и лишь затем делать выбор. А Суро сейчас интересовал только он сам и возможность удержаться во главе Хинаи.
Подумав еще, Шимара аккуратно сложил записку, спрятал обратно в мешочек, а мешочек запер в шкатулку. Ключ был только у него, и вряд ли кто сторонний заинтересовался бы именно этой шкатулкой. Она была слишком средней — довольно дорогой, чуть безвкусной, не очень яркой. Потайное дно в ней сделали по личному рисунку Шимары.
Суро узнал о прилетевшем голубе и сперва хотел расспросить Шимару, не было ли письма — в конце концов, именно он приглядывает за Осорэи, пока Суро распоряжается всем из загородного дома. Но потом решил подождать.