Ахундов
Шрифт:
— Нет, тысяча раз нет! — ответил, не задумываясь, Ахундов. — Ни в коране, ни в священных хадисах [61] я никогда не встречал подобных намеков. В коране имеется изречение о достоинствах человеческого рода.
И он вновь процитировал на арабском языке одно из священных мусульманских изречений:
— "Мы всегда относились с уважением к роду человеческому, мы возили людей по земле и морю, мы подарили им лучшие плоды природы и всегда считали род человеческий выше всех творений мира".
61
[61]
Гости с удивлением прислушивались к ученому разговору, все больше и больше удивляясь знаниям Ахундова. Они были глубоко изумлены. Многие из них видели до сих пор в своем сослуживце простого чиновника, переводчика, а он, оказывается, человек образованный, знаток многих языков, прекрасный толкователь таинственных изречений корана. Между тем Ахундов продолжал свои объяснения:
— По моему мнению, это изречение полностью относится к вам. Ибо в настоящее время вы пользуетесь самыми различными благами природы и по своей учености и могуществу стоите выше многих народов мира. Как можно считать вас насекомыми? Достаточно того, что мы объявляем людей, отвергающих нашу религию гяурами и считаем их достойными вечного наказания в аду.
— Пусть после нашей смерти нас отправят в ад, в самую бездну, — сказал Фишер. — Мы не боимся того, и ваши убеждения нас нисколько не трогают. Мы тоже считаем людей, отвергающих нашу веру, отступниками. Никто не скажет, что принадлежащее ему плохо. Но нам не хотелось бы, чтобы вы называли в этом мире нас, христиан, насекомыми.
Ахундов был удивлен.
— Господин Фишер! — сказал он. — Когда мы называли христиан насекомыми? Ведь мы на каждом шагу нуждаемся в вас, учимся наукам у вас, заимствуем у вас изобретения, пользуемся вашими товарами и материалами. Клянусь, если бы это было в наших силах, мы бы не позволили вам после смерти отправиться в ад. Но что же нам делать? Мы этим делом не распоряжаемся. — Ахундов усмехнулся. Шутка его понравилась всем.
Фишер громко засмеялся.
— Я искренне верю вам, — сказал он, — но что скажете, прочитав этот бейт?
Фишер процитировал фарсидский стих.
Все подданные последователи его [62]
Суть люди, а все остальные — насекомые.
— Откуда вы взяли этот странный бейт? — спросил с огорчением Ахундов. — До сих пор я никогда не встречал его в многочисленных поэтических диванах, с которыми мне приходилось знакомиться.
62
[62] Мухаммеда.
— Я обнаружил в касыдэ, напечатанной в иранской газете.
С этими словами он развернул перед Ахундовым номер газеты "Миллет".
Более дикого выражения человеконенавистничества, более глупой религиозной нетерпимости нельзя было найти в литературе Ирана. Ахундов был смущен. Некоторое время он молчал. Потом взволнованно проговорил:
— Это сумасшедший поэт. Не обращайте внимания на его безумные слова. Вся касыдэ говорит о том, что он лишен всякого поэтического дарования.
Фишер возразил:
— Но эта касыдэ подписана громким именем Шамс-аш-шуара, что, как вам известно, означает "Солнце поэтов". Выходит, что это глава поэтов, их солнце, великий человек.
— О нет, — поспешил ответить Ахундов, — едва ли это так. У нас есть такой обычай: каждый поэт избирает себе какой-нибудь псевдоним, но редко кто обращает внимание на его смысл.
— Если поэт, как вы утверждаете, действительно сумасшедший, то, по-видимому, он не представляет исключения, — проговорил Фишер. — Мне кажется, редактор этой газеты не менее сумасшедший, ибо он дал место стихотворению на страницах газеты, которая широко распространяется в зарубежных странах.
— Вы правы, — сказал Ахундов. — Редактор газеты не имел права печатать всякую ерунду. Возможно, он понял смысл бейта, но, опасаясь гнева поэта, не осмелился отказать ему напечатать его. Все тегеранские редакторы как огня боятся придворных поэтов. Я надеюсь, что со стороны редактора больше не будет проявлена столь вредная бестактность.
На этом беседа прервалась. Ахундов посидел с гостями еще некоторое время, а затем, попросив извинения, простился с ними и отправился домой.
Он был взбешен. "Несчастный, жалкий, бездарный Шамс-аш-шуара! Он не хочет понять, что все народы мира одинаковы, несмотря на различия веры и разные национальности, что дико в XIX веке считать всех мусульман праведными и благородными, а всех немусульман падалью, ничтожеством…" Ахундов знал захватнические повадки англичан и французов, слышал об их насилиях над народами Индии, Алжира, Марокко, но называть всех англичан, русских, немцев и французов насекомыми было безумием. Своей глупой выходкой спятивший с ума поэт приносил только вред для нации, давал только повод к тому, чтобы европейцы оскорбляли ее, унижали и ненавидели.
Так думал Ахундов, медленно идя по улицам Тифлиса. Надо обрушиться гневными словами на Шамс-аш-шуара, научить редактора газеты "Миллет", как надо издавать газету, рассказать, в чем цель и значение национальной печати. "Я кавказец, — думал Ахундов, — но и единоверцы мои, живущие в Иране, — мои братья. Могу ли я не думать об их несчастной судьбе?"
Вернувшись домой, он решил сейчас же написать послание редактору "Миллет". И он написал одну из лучших своих критико-публицистических статей.
В газете, кроме стихов Шамс-аш-шуара, была напечатана пространная биография этого придворного поэта. Всю силу своей иронии и сарказма обрушил Ахундов на голову бездарного панегириста.
"Дорогой брат! — писал Ахундов редактору газеты "Миллет". — Ты сам же пишешь, что и знать и простонародье должны извлекать пользу из твоей газеты "Милетт". Просто, по совести спрашиваю тебя, что дает твоему читателю знание родословной и биографии поэта, имевшего псевдоним Сируш да еще прозвище Шамс-аш-шуара?"