Ахундов
Шрифт:
Напрасно старался он лестью пробудить в них хоть искру симпатии к своему проекту. Они по-прежнему сидели как изваяния.
Ахундов продолжал:
— Для школьника наш алфавит — неразрешимая математическая задача. Что же касается иностранцев, то смело могу уверить вас, что ни один из них доселе не знает в совершенстве мусульманскую грамоту, они изучают ее только поверхностно и отчасти. Всему виной несовершенство и недостатки нашей азбуки. Рано или поздно они приведут ее к полному устранению из мусульманской литературы. Эта грамота не может вечно оставаться в таком положении. Хоть через 500 лет, да произойдет ее изменение; но я решил изменить ее раньше…
Ученый диван пришел в движение. Седобородые улемы переглядывались. Кто-то громко выражал негодование. Но Ахундов ничего не замечал. Ему казалось, что перед ним сидят не улемы, неприязненно смотревшие на него, а люди, жадно прислушивающиеся к каждому его слову. Казалось, завеса
— Да, да, я решил изменить ее раньше, — повторил Ахундов. — я отбросил все точки, ввел в азбуку непишущиеся гласные буквы, придумав для них красивые фигуры, дополнил азбуку недостающими буквами, нашел для каждой буквы особую фигуру без точек, учредил некоторые знаки препинания для ясности письма. Мною составлены правила для правописания и легчайшие методы для преподавания грамоты. Таким., образом, я создал новую азбуку для арабов, персов и тюрков, и она, по характеру своему совершенно не чуждаясь старой, будет вполне соответствовать нашей цели. Я сделал смелый шаг. Мусульманская грамота, требующая многих лет для изучения, может с помощью моей азбуки быть выучена в один месяц. Я не знаю, примут ли мою азбуку в мусульманских государствах для употребления, захотят ли допустить в мусульманской литературе такой переворот…
— Переворот? Мы не хотим никакого переворота!.
– крикнул один из улемов. Возбуждение росло. Председательствующий осуждающе качал головой. В задних рядах раздавался угрожающий шум. Регламент истекал. Острым взглядом окинул Ахундов сидящую перед ним враждебную аудиторию и застыл в молчании. Прошла волна возгласов негодования, и зал умолк. Ахундов закончил свою речь, при гробовом молчании.
— Господа высокочтимые улемы! Идея моя о замене старого алфавита новым вполне оправдана и жизненна. Чувствовать боль в организме и не принимать мер к его исцелению — невозможное дело. Свыше трехсот миллионов приверженцев ислама утопают в болоте косности и рутины. Оставлять их в таком состоянии — преступление. Наш священный долг — помочь народу, постараться излечить его болезнь. Я не думаю, чтобы этому стало помехой духовенство. Если же оно будет тормозить такое благое начинание, оно станет врагом исламской нации…
Снова взрыв негодования. Но Ахундов гордо поднял голову и повелительным жестом остановил бурю.
— Я кончаю, высокочтимые улемы. Я верю, что мой алфавит будет принят. Если не примете его вы, примет будущее поколение, наши дети. Но я хотел, чтобы и вы разделили с нами наши идеи и содействовали введению нового алфавита во имя цивилизации, к которой теперь стремятся все народы земного шара…
Он кончил речь, сошел с трибуны и сел на свое место. Все молча смотрели на председателя. Тот тоже молчал. Но вот он встал и молитвенно воздел свои руки к небу:
— Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед — пророк его!
А затем, обратившись к Ахундову, коротко промолвил:
— Перед лицом аллаха я свидетельствую, господин Ахундов, что мы полны желания просветить наши народы. Вот почему мы преисполнены глубокого уважения к вашим идеям и одобряем их. Но ваши предложения не приемлемы для нас в настоящее время. И мы отвергаем их. Аминь!
Один за другим степенно и важно поднимались со своих мест старейшие члены и в холодном молчании покидали зал. Опустели ложи. Все было кончено.
Последним из академии вышел Ахундов. К нему робко подошел скромно одетый человек.
— Я Мирза Мюлькюм-хан, советник персидского посольства в Стамбуле, — сказал он. — Я читаю ваши сочинения с величайшей радостью. Ваши труды и ваши глубокие знания вызывают удивление. Всякий, кто, подобно вам, предпочитает благо турецкой нации своему собственному благу и с помощью науки наносит удар невежеству, тот достоин всякого уважения и почтения.
Ахундов улыбнулся и крепко пожал руку Мирзы Мюлькюм-хана. И в Стамбуле он нашел искренних друзей.
Перед отъездом турецкое правительство, опасаясь, что царское правительство будет в претензии за оскорбление чиновника, состоящего на службе у русских, поспешно нацепило на грудь Ахундова орден "Меджидие" — "За крупные заслуги". Любопытно, что Ахундов на официальном документе, подтверждающем получение им турецкого ордена, написал нецензурное ругательство в адрес турецких сановников, что достаточно ясно говорит о его отношении к этому дару.
Ахундова не сломила неудача. Он не изменил своим идеалам. "С глубокой печалью я вернулся из Стамбула, — пишет он в письме одному из своих единомышленников, — однако я не намерен отказываться от своих идей. Иными мы родились, иная у нас природа. Мы полны решимости идти по тому пути, который мы наметили. Природа наша такова, что для нас не существует иных убеждений: у нас одна дорога". В письме к другому своему корреспонденту Рухильгудсу (Мирзе Мюлькюм-хану) писатель со всей страстностью обрушивается
Вскоре он решил снова попытать счастья. Проект алфавита опять был отправлен в Тегеран. Но и эта попытка оказалась тщетной. Иранские сановники не удостоили проект внимания. "Следовательно, — писал Ахундов, — относительно осуществления проекта об изменении и упрощении мусульманской азбуки нет более надежды рассчитывать ни на Турцию, ни на Персию".
Полный грустных размышлений о невежестве правителей иранского государства, Ахундов написал стихотворение "О новом алфавите". "Мир не вечен, — замечает поэт, — и жизнь моя в тоске и скорби идет к своему закату. Любовь к отчизне меня к делам благородным толкала. Но все мои старания остались без результата. Мой век я осуждаю: нет никого, кто бы с сердцем был".
Ахундов сожалеет о том, что визири глупы и невежественны, что среди них не нашлось ни одного мудрого человека.
Некоторое время спустя Ахундов все-таки решил обратиться к царскому правительству с предложением провести реформу алфавита среди мусульманских народов, населяющих Российскую империю. В этом обращении он приводил самые различные доводы, старался убедить, что проведение реформы весьма полезно самой России для мирного управления другими народами.
Но все было напрасно. Ни турецкие, ни иранские сановники, ни царские министры не были заинтересованы в распространении грамотности среди отсталых народов. Голос Ахундова в защиту прогресса оставался голосом вопиющего в пустыне.
На некоторое время он весь ушел в работу. Хотел забыться, рассеять свои грустные мысли. Да, Турция оказалась такой же отсталой и невежественной, как и Иран, а ее улемы (как он мог надеяться на них!) равнодушными к интересам народа, чуждыми всему новому. Они его победили?.. О нет! Не так легко заглушить великие идеи… Ахундов не отказался от мысли провести реформу мусульманского алфавита при своей жизни. В 1870 году он писал редактору иранской газеты "Хакаик": "Не видя исходи, я отчаялся в возможности видеть прогресс всей нации и просвещение всего народа. Теперь я обращаюсь к знати и спрашиваю Вас: неужели знати не нужно просвещение? то есть находите ли Вы необходимым по крайней мере для знати мусульманской нации использование благ европейских наук и техники? Я уверен, что Ваш ответ будет только "да", и ни в коем случае "нет". Но если это так, напрашивается вопрос: почему же Вы предпочитаете, чтобы знать изучала технику и науки европейских народов не на наших языках (арабском, тюркском, фарсидском), а на языках европейских? Если знать мусульманских народов будет изучать европейские науки и технику на европейских языках, то, несомненно, встретятся огромные затруднения, а результаты будут ничтожны. Ибо наша знать не будет иметь возможности объяснить свои цели своим соплеменникам и соотечественникам на европейских языках. Если мусульманские народы пожелают воспользоваться плодами приобретенной знатью науки и техники, они всегда будут зависеть от французов и англичан и будут вынуждены приглашать их к себе на родину, приступать к этому делу только при их содействии. Но это не только неудобно, но и прямой вред, не стоит говорить об этом. Вы журналист, понять это зависит от Вашего воображения и старания. Итак, это мало принесет пользы. Лучше всего, чтобы великие мужи мусульманских народов открыли дарил-элм, или, как говорят европейцы, академию, и приняли бы в его состав в качестве членов, лучших ученых и просвещенных людей. И поручить им, чтобы они постепенно перевели на арабский, тюркский и фарсидский языки науки и искусства европейских народов. А потом знать мусульманских народов будет, учиться у избранных преподавателей всем этим наукам и искусствам". Наука и искусство должны создаваться на родном языке каждого народа. Никакой зависимости от иностранцев нельзя допустить. Только руками национальных ученых, просвещенных людей, всей душой связанных с родным народом, должны создаваться культурные ценности каждой нации. Ахундов делал самые отчаянные попытки найти путь к просвещению народа, но все они встречали в аристократических кругах полное непонимание и равнодушие. Проект алфавита, осуществление которого уже в нашу эпоху явилось, по выражению В. И. Ленина, подлинной революцией на Востоке, был отвергнут. Но великий писатель не пал духом. В глубине души он чувствовал, что дело не только в алфавите. Одной реформой его не искоренить все зло, которое тяготеет над народами мусульманского Востока. Нет! Нет! Надо искать и другие пути. Но как?