Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Подготовиться – это к ее визиту, стало быть.
Я не нашелся, что ответить. Мы втроем стояли и, как три болвана, созерцали девчонку, которая походкой хозяйки направлялась на поиски «достойного пристанища». Она спотыкалась и время от времени изобретательно ругала темноту (как она вообще там что-то различала?!). Но шла все равно – владычицей.
«А когда меня глотали, главными были мужчины, – заметил наконец я. – Отец матери сказал меня принести – она принесла…»
«И сейчас мужчины. Да», – отозвался Гелло.
– Гм, – произнес Танат с совершенно нечитаемыми
Из темноты донесся надменный голосок:
– И если только ты или эти чудища из твоей свиты осмелятся покуситься на меня – вы узнаете участь Урана!
Мы посмотрели друг на друга. Вроде бы, ни у кого в глазах не было и тени желания «покушаться».
«Не завидую я тому, кто возьмет ее в жены».
«Надеюсь, эта дикая кобыла останется девственницей навечно».
«Злишься. Да?»
«Воображать не хочется, что от нее может родиться».
«А если еще и муженек будет под стать… – я передернул плечами. – Хотя ты прав. В любом случае родится что-нибудь жуткое».
Гера пришла и обосновалась, и стала чем-то вроде камешка в сандалии, который преследует тебя повсюду. Стоило кому-нибудь преступить границу того, что она полагала своей частью Кронова желудка – как из тьмы долетал надменный голосок:
– Ты должен спрашивать у меня разрешения, прежде чем заходить в мои чертоги!
Гестия пыталась ее унять, да не особенно преуспела.
А с Деметрой младшая сестра поладила. Сошлась во мнениях о моей персоне. Я не гнушался подслушивать: во тьме было мало нового, а поединки и путешествия по лабиринтам времени наскучили, и не раз и не два оказывался на «той стороне». Прижимаясь к мшистым утесам, бесшумно переступая лужи черной желчи, сливаясь с родной мне тьмой, я знакомился с досугом сестер, и чаще всего досуг был – перемывать кости. Мне.
– Весь в папашу… слова не допросишься…
– С сыновьями Нюкты не разлей вода. Что еще неясно, милочка? – «милочка» – это присказка Деметры…
Пылал огонек. Резали разноцветную тьму высокие голоса – тьму было жалко, она срослась с тишиной, я старался не нарушать ее даже звоном клинка.
– А что он махает этой железкой?
– Убивать учится.
– Кого?! Тут, кроме нас и этих чудищ…
– Наверное, отца, – это голосок Гестии. Огонек дрожит и прыгает – сестра забавляется с ним. – Потом. Когда это кончится.
– О-ох… милочка! Когда это кончится?!
Когда младшая сестренка не пребывала в компании Гестии или Деметры – она занимала себя, как умела. Большую часть времени просиживала на все тех же стволах деревьев или скалах, принимая позы, одна величественнее другой. Иногда танцевала или пела. Пение ее привлекало Гелло, который обожал бесшумно переползти границу, сливаясь брюхом с поверхностью, подобраться совсем рядом – и подвыть от всей души. Тогда песня заканчивалась пронзительным визгом, а вслед за этим начиналось метание в Гелло всего, что попадалось под руку, а продолжалось это все гневным обращением ко мне:
– Аид! Прикажи ему отойти! Это ты его натравил, ты, я знаю, ты…
Вопроса, кто из нас в утробе отца лишний, даже не стояло.
Вопрос был: когда закончится мое терпение (а его я успел накопить много) и возьмет свое мой характер?
Танат предлагал помочь, а Гелло так и вовсе умолял хотя бы сопровождать меня, но я отмел это движением ладони и без слов заявил, что раз сестра – моя, так и решать – мне.
После чего я совершенно осознанно переступил незримую черту, делившую отцово брюхо, кивнул в ответ на приветствие Гестии, махнул презрительно отвернувшейся Деметре, ответил мрачным молчанием на вопрос о том, почему я не спросил о приглашении, подошел к ней вплотную – Гера приняла менее величественную позу, когда смогла рассмотреть мое лицо…
Потом я с ней заговорил – впервые после того как назвался.
– Я никогда у тебя не буду ни о чем спрашивать, – сказал я. – Потому что я – старший. И я – мужчина. Поняла?
Ее лицо светилось в темноте. Бледностью. Не дожидаясь ответа, я сгреб ее с развилки ветвей, вскинул на плечо животом и понес.
Вопить она начала только на полдороги. Но зато и звуки, наверное, долетали аж до Урана – не до него, так до Крона точно, потому что вовне глухо хохотнуло и заметило о том, что да, баб нужно учить…
И смешок был такой значительный, что даже Гелло догадался – как именно учить.
У Геры с самого начала было именно это на уме, судя по тому, что она на меня обрушивала:
– Ты… да поразит тебя бесплодие! Пусть Эринии вырвут твои отростки и бросят псам! Я не покорюсь тебе! Пусть твое ложе кишит червями и скорпионами! Не трожь! Я не буду твоей!
Я снял ее с плеча.
– А мне и не нужно.
И воткнул головой в ту самую вонючую маслянистую лужу, которую столько раз приходилось переступать. Гелло радостно взвизгнул – предвкушал возможность послушать еще красивую брань. Он-то Герой простодушно восхищался, считая ее отчасти родственницей за манеру изъясняться…
Когда я выдернул ее – без помощи она бы там столетие проторчала – Гера и впрямь выглядела родственницей моему чудовищу. С волос стекала едкая слизь, рот открыт, черты перекошены…
Она меня ненавидела – да. Это была хорошая, огненная ненависть.
Если бы она не была смешана с оскорблением и почти разочарованием оттого, что я не посчитал нужным подтвердить ее опасения. Из-за моего «и не нужно»…
– Женщина, – сказал я тихо. – Научись молчанию. Оно тут ценится.
Она кивнула, тяжело дыша, испепеляя меня взглядом, который говорил: «Никогда. Никогда не прощу», – первый и единственный раз, когда я ее по-настоящему услышал…
Гестия явилась позже.
Впервые пришла сама, положив конец задумчивым и вопросительным взглядам, которые бросала на меня в присутствии сестер. Решилась все-таки уйти от огня, чтобы найти меня на моей стороне, во мраке.
– Радуйся, брат.
Нашла.
Я сидел на корточках, прислонившись к липкому – здесь все липкое и душное – камню своего утеса. Гелло шнырял поблизости, бурча и поцарапывая изнутри папино брюхо.
Я смотрел на огонек на том конце своей темницы – размыкающий темноту, делающий миром фантазии весь мир, который я для себя создал…