Академия небытия. Умирать, так с музыкой
Шрифт:
Пока женщина проводила разборки с дворником, я решила уйти по-английски, раз уж хотя бы убедилась, что это не какая-то там неизвестная мне волшебная страна, а самая нормальная, с дворниками и голосящими бабами. Потихоньку повернулась и хотела уже нырнуть в переулок, как широкая ладонь тяжело опустилась мне на плечо.
– Куда собралась, золотко?
Я икнула и медленно обернулась.
Передо мной стояла самая настоящая цыганка: тысяча разных юбок, кокетливо повязанный вокруг пояса платок с монетами, ярко-розовая блузка, красная косынка на кудрявой голове еле держалась,
– Домой, – пискнула я.
Цыганка схватила меня за руку, задев ранку, и я зашипела.
– Ай, нэ! – женщина бесцеремонно развернула меня и второй рукой пошарила в области декольте. Мозг отказывался понимать, что со мной происходит. Возможно, это и есть хваленая способность забывать самое страшное?
Меня прекратили щупать, сгребли в объятия и сжали так, что, наверное, силе этой цыганки позавидовал бы даже Ллейшах.
– Дочка! Предки благословили! Люди добрые, у меня дочка! – теперь уже заорала цыганка, заставив несчастного дворника подпрыгнуть вместе с метлой.
Улица окрасилась в нежно-розовый, рассвет полностью разогнал темноту, и из каждого магазинчика или лавки вывалилась куча народу. Цыганки постарше обнимали нас, помоложе – щипали и фыркали, дети гикающей толпой проносились мимо. Мужчины держались в стороне, многие из них были с папиросками, словно приклеенными к уголку рта. И где же они все были, когда я полночи звала хоть кого-нибудь?!
– Вай, Софа-джан, чего орешь, утро портишь? – седой мужчина в шелковой рубахе подошел к нам, распространяя вокруг непередаваемое амбре из одеколона «Шипр» и табака из самокрутки.
– Предки дочку послали! – она стянула с головы косынку, хлопнула ей об коленку и подняла наверх мою раненую руку. – Смотрите все! А на груди знак наш!
– Эээ, грудь показывать не буду! – я попыталась высвободиться, но цыганка держала как клещами.
Седой пристально посмотрел на меня, а потом резко крикнул:
– Вайме!
На улице мгновенно установилась тишина, даже смуглый младенец прекратил кричать и заинтересованно следил за мужчиной.
– Дочь! Моя дочь! – так же радостно заорал тот, и меня увлек водоворот из новых объятий, щипков, поцелуев. Кто-то совал мне в руки лепешку, кто-то тянул в дом, совсем обнаглевшие пытались вытряхнуть меня из платья, предлагая взамен яркие тряпки. Их ждало разочарование, потому что в это платье меня запихивали в четыре руки, так просто его не снять.
– Погодите, – пыталась я остановить этот цветастый хоровод. – Постойте! Я… Вы меня с кем-то путаете!
По итогу посреди улицы по мановению волшебной палочки соорудили длиннющий стол, лавки, скатерть, все как полагается, а меня усадили на почетное место во главе вместе с первой цыганкой и седым мужиком. Я категорически не понимала, что тут происходит. При чем здесь чья-то дочь и я? Какой знак у меня на груди? Буквально день назад на ней не было даже маленькой родинки, не то что какого-то там знака. Не совру, если скажу, что в таком глубочайшем непонимании я не находилась, даже когда воскресла на кушетке в медкабинете Зусмана.
Новоиспеченная мать поставила передо мной тарелку с пюре и котлетой, пододвинула огромную миску с овощным салатом и махнула рукой девчонке. Та быстренько притащила большой закопченный чайник и налила мне травяного отвара. Пахло все нереально вкусно, аж рот наполнился слюной.
– Не стесняйся, кушай! Пока будешь есть, я тебе все расскажу. Старая Софа видит больше, чем другие, зуб даю!
На ее месте я бы не стала делать таких заявлений, потому что еще пару минут назад она улыбалась и сверкала золотыми коронками.
– Почему обеденный перерыв? – это первое, что я смогла выдавить, послушно налетая на угощение. Грех не есть, когда так настойчиво предлагают. А если отравят, так мне не привыкать умирать.
– Перепутала! – цыганка махнула рукой, ей поднесли табличку, она ее перевернула, и на обратной стороне было написано «Закрыто».
– Почему вы называете меня дочкой? – задала я второй вопрос, торопливо запивая его чаем. Горьковато, но жажду утоляет, а после сна на крыльце пить ой как хочется.
Софа глядела на меня, подперев щеку кулаком, с материнским умилением.
– Потому что ты…
На улице вдруг загоготали еще сильней, и ответ Софы потонул в радостном «Едут! Едут!». Я насторожилась. А если это настоящая дочка катит? Наверное, пора мне и честь знать.
Но не тут-то было. Меня снова обхватили, закутали в огромный цветастый платок и вытолкнули из-за стола ближе к арке, которая вела во двор. Там стояла телега, груженая соломой, и оттуда как раз в этот момент спрыгнул Амилота собственной персоной, помятый, замотанный в одеяло, но живой. Я кинулась навстречу, замедляясь по мере того, как остальные пассажиры телеги выбирались наружу.
Морис, Рэнди, Мия и Светка!
Меня охватила такая эйфория, что аж звезды перед глазами замерцали. Скажи мне кто-то при жизни, что я буду настолько счастлива видеть эти рожи, рассмеялась бы в лицо. Но я рада. Просто до одурения счастлива, что все целы и нашли меня.
А потом я стала различать голоса, которые настойчиво твердили, чтобы я поприветствовала мужа как полагается. И я бы списала это на слуховые галлюцинации, если бы Лайз в ответ на мой ошеломленный взгляд не зарылся поглубже в одеялко.
– Лайз? – угрожающе протянула я. – О чем это они там говорят, а?
Куратор честно попытался сохранить хладнокровие и не поменяться в лице, но глаз дернулся. И как-то так… виновато, что ли?
– Какой такой еще муж? – спросила я, уже догадываясь об ответе. Тупить и дальше было бы слишком, а я вообще на сообразительность не жаловалась. Как и на скорость реакции.
Я пулей метнулась к столу, схватила чайник и пошла на Амилоту. Ни одна живая душа при этом не рискнула встать на моем пути, а вокруг Лайза вообще образовалась мертвая зона радиусом шагов в десять. «Муж» поспешно отбежал за телегу, стараясь держать между нами расстояние, но куда там. Должна же я поприветствовать его «как полагается»… Мы кружили вокруг повозки, а я прикидывала, как поудачнее размахнуться, чтобы чайник вдарил по его волосатой макушке не хуже булыжника.