Академия нежити. Кафедра неприятных последствий
Шрифт:
Не спалось. Я восседала на подоконнике, уставившись в туманную даль, и голоса не подавала. Очертания деревьев и многоэтажек Москвы, на окраине которой приткнулся наш университет, сливались в размытое пятно. На глаза наворачивались слезы от неминуемого отъезда, но я не позволяла себе эмоций, особенно – при Рите. Та хоть и безобидная выпускница факультета лекарей и травников, а проницательнее любой пророчицы. Заклюет ведь и будет права.
На рассвете мы сверились с наручными часами, выждали, когда обе стрелки окажутся на цифре «шесть», а затем заперли дверь на тройной магический
– Мы никогда сюда не вернемся, – предрекла Рита, за что получила от меня увесистый подзатыльник. – Ай! Садистка.
– А ты уж больно много стенаешь для человека, который подписался на это добровольно.
– Не добровольно, а за повышенную стипендию.
– Тем более не ной.
Если честно, я была ей благодарна: не всякая подруга согласится променять уют родных стен на пугающую академию где-то на задворках России. Там, куда мы ехали, было морозно и малолюдно, а ещё опасно. Зато декан пообещал Рите аттестат с отличием, если она воротится сама и воротит меня в относительной целостности. Принимающей стороне он сообщил, что выпускница-травница будет писать дипломную работу о местных растениях и влиянии неблагоприятного климата на целительные свойства отваров. Те на удивление легко согласились принять нас обеих.
– Хочу и ною, у нас свободное государство, – шмыгнула носом подруга. – О, а вот и карета подъехала.
Лупоглазая машинка цвета спелой вишни поморгала фарами и бесшумно затормозила возле нас. Багажник открылся автоматически, и следующие несколько минут мы безуспешно пытались впихнуть внутрь свои сумки, набитые одеждой. Тетрис не складывался – мой чемодан не вмещался. В итоге я плюнула и запихнула его в салон, поставив сверху ноги. Рита произнесла:
– Ну, в добрый путь!
После чего перевела взгляд вперед и застыла соляной статуей. Тут следует отметить, что машинка была предоставлена принимающей – всё хочется добавить «загробной» – стороной, а потому и водитель нам достался специфический.
– Это что… скелет? – замогильным шепотом вопросила подруга.
Глаза её поползли на лоб, а дыхание участилось. Пальцы Риты потянулись к ручке, но дверь оказалась предусмотрительно заблокирована.
Я нервно усмехнулась.
Не просто скелет, а облаченный в белую рубашку, пиджак и кепку с нашивкой АНиПС. Его череп лишь наполовину был обтянут кожей, вместо левого глаза зияла дыра, а желтые зубы оскалились в приветственной улыбке.
– Есть предпочтения по музыке? Попса, рэп, старая добрая классика? – Водитель подмигнул нам уцелевшим глазом.
– Выпустите меня! – прохрипела Рита, но я положила руку ей на колено и ободряюще брякнула:
– Назад дороги нет.
Моя впечатлительная подруга сползла с сидения, бледнея и задыхаясь.
– Давайте русский рок, – хихикнула я. – Что-нибудь про вурдалаков и обескровленных девиц.
Машинка тронулась под надрыв гитарной струны. Поездка предстояла долгая, но увлекательная.
Вскоре мы выехали на шоссе меж мирами, где разогнались до скорости, при которой очертания и предметы превратились в месиво из красок. Через полчаса Рите надоело изображать припадочную, и она принялась донимать несчастного водителя.
– А вы дышите? А как? А у вас что-нибудь болит? – выслушав ответ, она важно кивнула. – Ясненько. О, вы официально трудоустроены? Да? В академии есть профсоюз? А членские взносы какие?
С первого курса Рита подсела на всю эту правовую белиберду, а потому боролась то за права студентов, то за учительские премии, то за равноправие полов. Каждый раз она бралась за что-то с энтузиазмом, но после природная лень брала свое – и Рита потихоньку забивала на ущемленных и обездоленных.
– А зарплату вам платят?
– А почему нет? – удивился водитель, изрядно утомленный любопытством моей подруги.
– Ну, вы же… не совсем живы.
– Но не совсем и мертв, если ты понимаешь, о чем я, – после чего заржал так заливисто, что Рита побледнела и вновь потянулась к ручке.
Я наслаждалась музыкальными переливами и хрипловатыми голосами певцов, не влезая в их диалог. Но подслушивала с интересом.
– Девушки-красавицы, вы что, впервые встретили настоящую нежить? – Водитель крутанул руль, и машинку повело вправо.
– Ага, – вздохнула Рита. – Как-то не удалось пересечься с вашим братом.
– Оно и понятно, миграционный запрет на посещение крупных городов, будь он неладен. Что это, если не нарушение прав разумных существ?! Сегодня нам запрещают ходить там, где обитают живые, а завтра что? Поместят в резервации? Справедливо ли это? Меня вон доконали проверками на въезде в Москву, а я вообще не собирался вылезать из машины.
Рита благоразумно промолчала, потому что даже её жаждущая справедливости душа была не готова терпеть рядом с собой дурно пахнущую и вечно озлобленную потусторонщину. Я к нежити относилась спокойнее, но, если честно, чистая от мумий и вампиров Москва меня полностью устраивала.
– В Сибири, так понимаю, не бывали?
– Никогда. – Рита развела руками.
Я опустила голову. Воспоминания услужливо подкинули картинки из раннего детства: заледеневшие рукавицы и комья снега, из которых я лепила снеговиков; иней, сковавший ветви деревьев; актированные дни, когда можно было валяться под одеялом, наблюдая за снежными бурями, что ломились в окна.
– Никогда, – согласилась я, не желая делиться тем – глубоко запрятанным – прошлым с кем-то чужим.
– У нас хорошо. Прохладно, но гостеприимно. – Водитель улыбнулся, обнажая гниющую челюсть.
Пять часов мы тряслись в пути, а затем машинка замедлилась, переходя с магической на техническую скорость. Мимо поплыли голые поля, запорошенные белоснежным пухом. Единственная дорога петляла среди непроглядных лесов, вела по кайме замерзших озер и рек.
– Как красиво. – Рита восхищенно рассматривала уснувшую хладным сном природу. – И тихо…
– Это пока, – обнадежил водитель.
Справа от обочины показался указатель с названием небольшого городка. Точнее – раньше он был небольшим, но с наплывом нежити разросся до многотысячного города. Поговаривают, что потусторонние существа притеснили и даже вынудили переехать местное население, а на месте их жилищ выстроили свои бараки, лишенные тепла и света – ибо мертвые не нуждаются ни в том, ни другом.