Академия. Вторая трилогия

Брин Дэвид

— А ведь это несколько подозрительно, верно? — с еле заметной усмешкой проговорил Стеттин.

— Да какое нам дело до того, кто и что будет подозревать? Если нас начнут искать — если что-то пойдет не так и дед будет признан виновным, если его прогнозы окажутся ошибочными, — тогда у нас будет в запасе несколько дней, чтобы покинуть Трентор и все начать заново.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — возразил Стеттин.

— Дед почти уверен, что все получится именно так, — покачала головой Ванда. — Вернее,

был уверен, а о чем он думает сейчас, я понятия не имею!

— Кто находится в утробе хищника, об этом и думает, — проговорил Стеттин.

Дверь квартиры открылась, супруги вышли в коридор.

— Что это значит?

— Камера. Тюрьма. Старая поговорка заключенных. Мой дед просидел десять лет в муниципальной тюрьме за растрату.

— Но ты никогда не рассказывал мне об этом! — изумленно воскликнула Ванда.

— Он украл деньги из пенсионного фонда термальщиков. А разве ты доверила бы мне нашу бухгалтерию, если бы я тебе рассказал об этом?

Ванда шутливо, но довольно резко шлепнула мужа по руке и торопливо побежала к лифтам и движущимся дорожкам.

— Быстрее! — крикнула она на бегу.

Стеттин пробормотал что-то под нос, но последовал за женой, как часто следовал прежде — не только в буквальном смысле, но и в переносном. Он доверял удивительной интуиции Ванды, ее невероятной способности совершать единственно верные поступки в верное время.

Глава 44

Человек, которого Селдон менее всего ожидал увидеть в тюремной камере, явился к нему первым. Линь Чен вошел в камеру в первое же утро в сопровождении единственного слуги — тихого маленького лаврентийца.

— Думаю, нам давно пора побеседовать, — заявил Чен. Слуга взял поданную охранником табуретку и установил перед лежаком. Охранник на несколько минут оставил дверь камеры приоткрытой. Чен сел на табуретку, машинально расправил складки парадной мантии. Селдон с нескрываемым интересом наблюдал за изысканными манерами Чена, отточенным поведением потомка аристократического рода, члены которого шлифовали мельчайшие жесты годами, подвергались генетическому отбору и — не исключено — манипуляциям.

Слуга встал позади, чуть слева от Председателя Комитета. Лицо его было бесстрастным.

— Я очень сожалею о том, что наши беседы с вами были крайне немногочисленны, — отозвался Гэри с учтивой улыбкой.

Он сидел на краю кушетки, его седые волосы после сна были растрепаны. Плечи у него ныли, позвоночник, казалось, завязался в узлы. Спал он отвратительно, если вообще это можно было назвать сном.

— Вам тут, видимо, не очень удобно, — заключил Чен. — Я распоряжусь о том, чтобы вас разместили в более комфортабельном помещении. Порой смысл наших распоряжений утрачивается при прохождении по инстанциям.

— Если бы я на самом деле являлся

изменником и мятежником, я бы непременно отказался от вашего предложения, сэр, но я старик, и содержать меня в этой камере поистине нелепо. С тем же успехом вы могли бы заключить меня под стражу в моем кабинете в библиотеке. Я никуда бы не делся.

Чен улыбнулся.

— Понимаю, вы считаете меня глупцом, Гэри Селдон. Я на ваш счет таких иллюзий не питаю.

— Вы вовсе не глупец, сэр.

Чен еле заметно приподнял палец руки, лежавшей на колене. Жест получился одновременно утвердительным и отрицательным. Он выгнул бровь.

— Меня мало интересует отдаленное будущее, профессор Селдон. Мои интересы касаются только того, что я смогу совершить за отпущенный мне срок жизни. По вашим меркам, этого достаточно, чтобы считать меня глупцом. Однако хотя бы в одном мои цели совпадают с вашими. Я желаю уменьшить страдания квадриллионов людей, ныне живущих в Империи. Безусловно, слугам Империи нелепо даже пытаться управлять таким бесчисленным множеством всевозможных вариаций, таким колоссальным населением, нелепо и вам предсказывать их поступки и их будущее.

Если это высказывание и предназначалось для того, что бы найти некую точку соприкосновения между Ченом и Гэри, цели своей главный комитетчик не добился.

Гэри только вежливо покивал.

— У меня относительно этого вопроса был целый ряд мелких стычек и с Императором, и с его наиболее амбициозными сторонниками… и лизоблюдами.

Гэри слушал Чена очень внимательно. Не отводя глаз, он пригладил волосы.

— Сейчас конфликт вступил в крайне деликатную фазу. Вы бы, наверное, назвали эту фазу Временем Противостояния.

— Времена Противостояния сказываются на многом, помимо личных споров, — сказал Гэри и понял, что прозвучало это, словно фраза из уст проповедника. Что ж, в каком-то смысле он, пожалуй, и был проповедником.

— Речь идет не просто о личном споре. Во Дворце есть люди, которые питают надежды на распыление власти Комитета, на перехват тех немыслимо длинных нитей, что тянутся от Трентора до самых дальних провинций Империи, к самым далеким звездам.

— Ничуть не удивительно, — кивнул Гэри. — Так было во все времена. Это ведь неотъемлемое проявление искусства управления государством.

— Да, но теперь это представляет собой величайшую опасность. Я снова дал ему волю, одному конкретному человеку…

— Фараду Синтеру, — сказал Гэри. Чен кивнул.

— Вы можете считать меня лицемером, Гэри, и будете правы, но я пришел, чтобы попросить у вас совета.

Гэри не без труда удержался от победной улыбки. Порой дерзость становилась злейшим врагом Гэри, а вот Линь Чен, невзирая на все свои недостатки и промахи, до банальной дерзости никогда бы не опустился.