Аконитовые грёзы

Над бушующим морем

нависает непроглядный туман: волны ударяют в корму корабля, ветвистые молнии режут низкие антрацитовые тучи. Небо словно рушится на нас, пока неистовый ледяной ветер треплет черные паруса и два флага: с человеческим и драконьим черепами. Безумием охваченный корабль то канет в пучину, то взмывает во тьму небосклона, а на мачтах раскачиваются повешенные тела, озаряемые яркими вспышками света. Жуткая картина, выжженная в памяти моей и отравившая.

Не кричу, когда меня почти волочат по палубе – идти попросту не могу, израненное опороченное тело болит, и каждый вдох, каждое неловкое движение напоминает о страшных часах, когда бунтовщики пустили единственное платье корабля по кругу. Боли больше нет – она умерла в муках и криках, она скончалась в отчаянье и ненависти, она задохнулась в мольбах и слезах. Юбка рваная, грязная; разорвана блуза, скинут корсет. Липкая кожа. Сорванный голос. Кононир держит меня под руки, и мне кажется, что на долю секунды в глазах пирата скользит раскаяние.

Мерти – старпом, продавший своего капитана за пару мешков золота и возможность перехватить власть на Сердце Дракона в свои руки, – хохочет, как полоумный. Сам капитан, Гектор де ла Серна, прикован к штурвалу и почти не дышит – его кровью залита палуба. Изрезанная грудная клетка. Стертая железными кандалами кожа.

Собственной боли не чувствую, думалось, что больше и звука издать не смогу – но, увидев своего капитана, вою белугой, и разрывающая сердце боль значительно сильнее всех ухищрений предателей. Гектор вздрагивает, пытается поднять голову, дернуть руки, но вновь безвольно обмякает.

– Хей, капитан, – издевательски шипит Мерти, хватая Гектора за волосы и вынуждая его поднять голову, – подожди ты подыхать! Неужель не взглянешь на финальный акт представления?

– Будь проклят, Мерти, и все эти вшивые крысы… – хрипит де ла Серна. – Вы поплатитесь за предательство. Вы поплатитесь за…

– Нет-нет-нет, ты ошибаешься, мы не поплатимся, мы получим оплату, – загорелое лицо Мерти кривится в ухмылке, – ее муженек заплатил за все, и озолотит нас сверху, когда привезем ему твою голову. Жаль он не увидел, как девка отработала каждой своей дыркой бегство, но мы постарались исполнить его волю. Но увидел ты, верно? А это главное. И, может, он в твоих стеклянных глазах рассмотрит все в красках.

Гектор дергается, а старпом ударяет его под дых ногой. Всхлипываю, почти падая, но кононир удерживает на ногах. В ветре тонет его тихий шепот мне на ухо: "Аделина, простите ради Господа…"

– Смотри, Гектор, – пытается перекричать налетевший свистящий ветер Мерти, – я ведь говорил тебе, что девка на корабле – к беде! Ты не послушал, взял паскуду! Вот тебя беда и настигла! – старпом самодовольно становится за штурвал. – Волочите эту грязную девку на доску! Пусть прогуляется в пучину!

Толкая меня из рук в руки, команда, которая еще пару дней назад улыбалась мне и своему прежнему капитану, с упоением ожидает, когда я сделаю первый шаг на доску. Умереть бы, да побыстрее; и, будь милостив Бог, не мучиться.

– Сквозь бури и грозы "Сердце дракона" несется по волнам вперед, – запевает Мерти скрипучим своим голосом, и скрежет этот сливается в какофонию звуков бушующего океана и грозы, – оставлены Богом, и лишь морской дьявол в пучинах с объятьями ждет!

Бросаю взгляд на повешенных – тех, кто остался верен Гектору, кто не тронул меня пальцем, – выколотые глаза, посиневшие лица. Перевожу взгляд на де ла Серна, с ужасом понимая, какая и ему судьба предстоит. Мужчина пытается пошевелиться, но лишь беззвучно открывает рот, проговаривая короткое "Адель…"

– Быстрее, леди Буланже, – глумится Мерти, скалясь. – А то мы решим, что вы вновь хотите подарить нам пару сладострастных минут, – вздрагиваю, делая скорый шаг на доску. – Не подумай, Адель, но твой женишок настрого запретил оставлять тебя живой. Хотя ты вполне себе куколка, я не прочь поразвлечься с тобой до берегов самой Франции. Можешь отстрочить миг смерти.

Морская пучина разверзлась. Черные волны бьются о корму корабля, пенятся, ропочут, гневятся; не знаю, как удается выстоять на доске. Босые ноги в крови. Разорванное платье оголяет тело. Длинные волосы треплет ветер. И жуткая бездна зовет, манит… Оборачиваюсь к старпому, смотрю в его лицо внимательно.

– Однажды ты будешь молить Господа о быстрой смерти, – проговариваю шепотом, но звучит он громко, оглущающе; Мерти, ошарашенный отшатывается, словно не веря ушам, а я, взглянув последний раз на Гектора, делаю шаг в море.

Вода накрывает. Не понимаю, что происходит. Даже не пытаюсь барахтаться. Пузырьки вверх; все глубже и глубже, начинаю кашлять, и вода быстрее наполняет легкие. Резкая боль, разгорающаяся в груди. Теряющий очертания корабль, уже такой далекий, замерший на полоске между водой и небом… Тишина. Шторма нет. Лишь вода. Бесконечная тьма. Обескураживающее на мгновение чувство легкости и счастья – все кончено. Но внезапно тень корабля обращается в черный хвост с длинным вуалевым плавником. Силуэт, напоминающий русалку, словно сошел с книжных страниц. Ближе ко мне. Ближе. В сгущающейся тьме различаю девушку. Зеленые глаза ее переливаются, в черных волосах искрится жемчуг. Она дотрагивается до моей руки, тянет в свои объятия, а затем, махнув с силой хвостом, утягивает в бесконечную черноту глубин.

Последнее, что помню, прежде чем мир меркнет – небеса красного цвета, усыпанные звездами. Вспыхивающая тьма, из которой мне в душу смотрят глаза – черный и золотой. И голос.

"Ну же, Адель, подари мне их души. Принеси их в жертву Смерти".

Полутьма сепарэ скрывала меня от чудной публики Заведения. Я сидела на мягкой бархатной софе, приводя в порядок длинные вьющие волосы – убирала цветы, снимала сережки и колечки, украшающие пряди, когда мне на ноги, урча, прыгнула арасса 1 .