Акселерандо
Шрифт:
К его удивлению, Рита-историк сердито поворачивается к ней. «О, Марисса, заткнись наконец. Это вечеринка, а ты весь вечер, как заноза».
«Ничего» — выдавливает он. В этот момент что-то на краю его сознания заставляет поддакивающую куклу-отражение, слушающее кошку, выпрямиться и сбросить целую кучу свежей памяти в главный поток. Что-то очень важное, что-то о Зловредных Отпрысках, отправляющих звездолет к маршрутизатору и собирающихся притащить оттуда что-то к себе обратно в логово — но люди вокруг поглощают столько внимания, что ему приходится отложить это «на потом».
«Нет, чего» — заявляет Рита. Она показывает пальцем на нарушительницу, которая с явно самоутверждающимися интонациями говорит что-то о неверности телеологических интерпретаций. «Пыщь! Уфф. О чем мы?..»
Сирхан моргает. Почему-то все вокруг, кроме него, теперь не замечать эту несносную Мариссу. «А что сейчас произошло?» — осторожно спрашивает он.
«Я ее нуллифицировала. Только не говори, что еще не установил Супер-Пыщь? Держи». Рита кидает ему копию идеи из местного хранилища. Он осторожно исследует ее, и генерирует пару специализированных оракулов Тьюринга — проверить на возможности зависания. Похоже, это что-то вроде приложения для зрительной коры, который имеет доступ к базе эйген-лиц, и субсистему подключения к зоне Брока. «Ставь и наслаждайся. Вечеринки без тёрок!»
«Не знал о том, что…» Сирхан умолкает — он загружает модуль. (Параллельно с этим на краю его сознания кошка что-то несет про модули бога, про метастатическую сцепленность, и про то, как сложно выращивать личности на заказ, а его частное глубокомысленно кивает каждый раз, когда она делает паузу). В поле его зрения появляется что-то вроде внутреннего века, и опускается на глаза. Он оглядывается. Один угол палубы занимает что-то вроде расплывчатой капли, издающей раздражающее жужжание. Его мать, похоже, о чем-то оживленно разговаривает с каплей. «А это хорошая штука…»
«О да, на таких встречах помогает просто безмерно». Тут Рита поражает его, взяв его за руку и ведя к официанту. Он видит, как ее сигаретный мундштук сжимается, уплотняется и превращается в легкое утолщением у запястья ее театральных перчаток. «Прости за отдавленную ногу — я была тогда несколько перегружена. Амбер Макс — действительно твоя мать?»
«Не совсем. Она не эйген-мать» — мямлит он. «Это реинкарнация версии, которая отправилась к Хендай +4904/-56 на борту Выездного Цирка. Она вышла замуж за франко-алжирского аналитика афер вместо моего отца, хотя по-моему, пару лет назад они уже развелись. Моя настоящая мать вышла замуж за имама, но они оба погибли от последствий Экономики 2.0.» Рита, кажется, ведет его к тому же окну, откуда Амбер утащила его ранее. «Зачем ты спрашиваешь?»
«Потому что тебе, похоже, неприятна простая болтовня» — тихо говорит Рита — «…и тебе не слишком хорошо посреди толпы. Да, скажи, а это ты осуществил то потрясающее вскрытие когнитивной карты Витгенштейна? Той самой, с превербальной Гёделевой последовательностью?»
«На самом деле…» Он прокашливается. «Ты считаешь его потрясающим?» Вдруг, подчиняясь порыву, он отщепляет отражение, чтобы идентифицировать личность этой Риты, разузнать, кто она, и чего она хочет. Разузнавать о ком-то больше, чем можно узнать и просто так, в обычной болтовне, обыкновенно не стоит усилий. Но похоже, она неплохо знакома с его работами. Почему? И вот уже три его версии поедают ресурсы со скоростью реального времени — вместе с тем Сирханом, который болтает с Айнеко. Если продолжать и дальше так ветвиться, можно влезть в бытийный долг.
«Думаю, да…» говорит она. У стены стоит скамейка, и вдруг оказывается, что они сидят на ней рядом друг с другом. Это не опасно мы не в личном пространстве и даже не рядом, чопорно говорит он сам себе. Но он глядит на нее, улыбающуюся ему, чуть наклонившую голову, и раскрывшую губы, и на миг сквозь него проносится головокружительное осознание некоей вероятности. Что если она собирается отбросить все приличия? Как непристойно! Сирхан верит в достоинство и сдержанность. «Я очень увлекалась этим». Она протягивает ему еще один сгусток динамической памяти. Там — детальная критика его анализа матриофобии Виттгенштейна в контексте гендерно-дифференцированных языковых конструкций и общества Вены девятнадцатого века, и там — некоторая гипотеза, которая вызывает у Сирхана негодование. У него перехватывает дыхание: там предполагается, что он сам, а не кто угодно еще, мог разделить искаженные представления Витгенштейна. Да что это за гипотезы такие?! «Что ты про это думаешь?» — спрашивает она с ухмылкой чертовки.
«Э-э-гхе-кхе…м-м-м». Сирхан пытается достать проглоченный язык обратно. Рита, шурша платьем, забрасывает ногу на ногу. «Я… Я должен сказать, что… Ах-х!» Он снова проглатывает язык, поскольку в этот самый момент его частные воссоединяются, и сбрасывают в его память образы определенно порнографического содержания. Ловушка!! — вопят они. Груди, бедра и лобок — как он не в силах не заметить, гладко выбритый… Картины горячей и дикой страсти ширятся и застят его внутренний взор. …Матушка пытается сделать нас столь же распущенными как и она сама!.. Оказывается, одно из его когнитивных отражений только что провело несколько секунд сетевого времени (и несколько месяцев субъективного) с одним из ее отражений, решив, что раз у нее настолько интересные исследовательские идеи, можно закрыть глаза на то, что она — пробивная западная женщина, и ничем себя не стесняет. Он помнит, как хорошо проснуться в одной постели с этой женщиной, которую он почти не знает, спустя почти год супружеской жизни. «Что это??» — выпаливает он, чувствуя, как отчаянно горят уши и жмет одежда.
«Просто размышляю о возможностях. Мы могли бы многое сделать вместе». Она обвивает руку вокруг его плеч и нежно притягивает к себе. «Давай посмотрим, что мы можем вместе?»
«Но… Но…» Сирхан дымится. «Она что предлагает обычный секс?» — гадает он, жутко смущенный тем, что неспособен прочесть ее знаки. «Что ты хочешь?» — спрашивает он.
«Знаешь ли ты, что Супер-Пыщь способен на большее, чем просто нуллифицировать зануд на вечеринке?» — шепчет она на его ухо. «Если захочешь, мы оба можем прямо сейчас стать невидимками. Он здорово подходит для личных встреч — и много для чего еще. Мы можем замечательно работать вместе, наши отражения так хорошо сошлись…»
Сирхан вскакивает, и его щеки горят. «Нет уж, спасибо!» — выпаливает он, жутко злой на самого себя. «Счастливо…» Все остальные его версии, отвлеченные от своих дел из-за затопившей основной поток эмоциональной перегрузки, бормочут что-то о непристойностях. Он снова смотрит на нее — на ее лице явственно отражается причиненная боль — и происходит короткое замыкание. Нуллификатор разряжается, заставляя его собственный мозг смазать ее очертания в неясное черное пятно на стене, он разворачивается и идет прочь, кипя от гнева на собственную матушку, которая оказалась настолько бесчестной по отношению к нему, что заставила его увидеть собственное лицо в водовороте плотской страсти.
Тем временем в одной из нижних сфер, выложив стены серебристо-синими изолирующими подушками и скрепив их вместе скотчем, собрались активисты и подвижники Акселерациониста, и обсужают свои планы создания мировой силы, способной на распространение с релятивистскими скоростями.
«Мы не можем опередить все, что угодно. Например, коллапс ложного вакуума» — настаивает Манфред, слегка потерявший координацию движений и проглатывающий слоги после своего первого стакана фруктового пунша почти за двадцать лет. Его тело молодо, оно еще почти лишено волос и прочих характерных черт, и он оставил, наконец, свой старый фетиш «имплантам — нет!» в угоду массиву интерфейсов. Теперь все процессы экзокортекса, которым раньше приходилось работать на внешних машинах Тьюринга из пассивной материи, наконец смогли перебраться внутрь. Он не теряет свое собственное чувство стиля, оставаясь единственным в зале, кто не носит какую-нибудь разновидность вечернего костюма или классического вечернего платья. «Сцепленный обмен через маршрутизаторы — это очень хорошо, но он не позволит нам уйти от самой Вселенной. У сети найдется край — любой фазовый переход нас рано или поздно настигнет. Где мы тогда окажемся, Самена?»