Аксиома Эскобара: вес не имеет значения

Воспоминания пришли неожиданно, словно включили свет в темной комнате. Вот он крутой парень, король колумбийского Медельина, смотрит в зеркало в ванной после горячего душа — а вот вспышка чудовищной боли, почти агония — и в голове память нескольких самых разных людей. И пройти такое бесследно, конечно, не могло. Казалось, что мучительные секунды слияния всей этой массы совершенно разного опыта, навыков и знаний в новую личность никогда не кончатся.

Невысокий

— Пабло, с тобой все в порядке? — женский голос, донесшийся из-за двери, вызвал еще одну вспышку боли. Но в то же время этот голос помог, став маяком в море осколков, нитью, на которую нанизывались кусочки мозаики разума, собираясь в единое целое.

— ?Es un conazo! — прорычал Пабло и, неожиданно даже для себя, на русском добавил — Блядь.

Дверь почти бесшумно открылась, унеся некоторое количество пара.

— Пабло? — легшая на лоб прохладная женская рука принесла некоторое облегчение. — Что с тобой? Что случилось? Врача?

Быстрая испанская речь ускорила «сборку» и позволила хоть немного прийти в себя.

Кто он теперь? Все еще Пабло? Просто помнящий свою жизнь до 93-его? Или уже другой человек — ведь он помнит и другие жизни. Пусть и кусками. Сербия, Россия…

— Все в порядке, просто мигрень, — честно говоря, едва выдавив эти слова из себя, Пабло осознал, насколько жалко и неправдоподобно это прозвучало. А ему нельзя быть жалким!

— А вдруг у тебя удар, как у тёти?

Инсульт? Непохоже ни разу — это знание само всплыло откуда-то из глубин…

— Нет, это не оно, — каждый вдох уменьшал боль, и прибавлял уверенности, что он вытянет. Главное — не сдаваться. Потому что он — не сдается. Никогда. Никогда. Никогда!

— Все в порядке, Мария, — слова давались с трудом. Думать было физически больно. — Правда, сейчас все пройдет…просто надо выйти… выйти на воздух.

Уверенность в том, что где-то там за дверью был балкон, и что ему надо туда, сидела внутри и требовала двигаться.

Неловко извернувшись, мужчина стиснул зубы, оперся о ванну и рывком встал.

Не лучшая идея: его сразу повело, голова закружилась с утроенной силой, нахлынула тошнота. Усилием воли заставив себя прислониться к стене, он сделал глубокий вдох, а затем включил в раковине холодную воду.

С трудом умывшись трясущимися руками, он внимательно посмотрел на себя новым взглядом, словно впервые видел. Заляпанное зубной пастой зеркало отражало непослушные темные волосы, щегольские усики над верхней губой, чуть одутловатые щеки…и жесткий взгляд человека, готового на всё. Курчавые волосы на обнаженном торсе, свежие джинсы и дорогие на вид часы на руке дополняли картину.

— Дорогой?

Осознав, что он уже минуту смотрит на свое отражение, мужчина повернулся к женщине и взглянул ей в лицо. Пришло чувство узнавания, вперемешку с любовью, нежностью и готовностью защитить, уберечь от мира. В том числе от того, в который он ее сам втянул.

— Ты знаешь, что я тебя люблю? — слова вырвались сами, быстрее, чем разум их осознал.

Переживание в глазах жены (жены же? Мозг все еще пытался сконцентрироваться), дополнилось любовью. Вместо ответа совсем еще девчонка обняла мужа.

— Пойдем, я помогу.

Так, в обнимку, они и вышли на балкон, пройдя сквозь спальню, где на разобранной кровати лежала свежая рубашка, поверх которой была небрежно брошена полураскрытая газета.

Короткий путь от ванной до легкого плетеного кресла на балконе — хотя правильнее было бы назвать это пространство террасой — дался с трудом. Тем не менее, влажный прохладный воздух, яркое солнце и буйство зелени вокруг помогали сосредоточиться и отрешиться от круговорота мыслей и образов.

— Родная, дай мне газету…и стакан воды, — прозвучало беспомощно, и от осознания этого захотелось скрипнуть зубами. Он не может быть слабым, ему нельзя!

— Может позвать Мигеля? — верный «оруженосец» был рядом еще тогда, когда они воровали надгробия с кладбищ и не должен был предать, но риск был недопустим.

— Нет, просто дай воды. И льда брось туда.

Жена ничего не ответила, тихонько прошуршав длинной юбкой в глубину…квартиры?

Откинувшись на кресле, Пабло прикрыл было глаза, но немедленно вернувшаяся тошнота сообщила, что это не лучшее решение. Пришлось смотреть в прозрачное безоблачное небо.

«Что происходит? Что это? Почему? Я схожу с ума? Или…уже сошел?», — вопросы роились в голове, порождая друг друга, сталкиваясь и разбиваясь на все большее и большее количество деталей.

«Я умер? Я же помню свой девяносто третий… Но я жив…но я помню…и я помню другое, другие жизни, других людей…Пресвятая Мария, что со мной? Но как…кто? Почему? Что? Я же не сумел тогда сбежать…» — последняя мысль-воспоминание о смертельной вспышке боли соединилась с десятком таких же из других жизней и вызвала всплеск эмоций. Накатила дикая ярость, настолько сильная, будто где-то внутри лопнула струна. Глаза залило красным, а бешенство вырвалось наружу диким криком.

Взять себя в руки удалось не сразу — к этому моменту стоявший рядом с креслом изящный столик на тонкой ножке был десятком ударов разбит о мраморный пол террасы, а само кресло потеряло подлокотники. В реальность Пабло вернули испуганный всхлип и звон разбитого бокала — в дверях замерла супруга, выронившая газету и прижавшая руки ко рту. В её глазах плескался страх…таким своего мужа она еще не видела. Она, конечно, знала, что он максимально далек от святости, но никогда не сталкивалась с этой его стороной так близко.