Актеры шахматной сцены
Шрифт:
Бронштейн сделал вид, что не расслышал арбитра, и сделал свой 41-й ход.
По шахматному кодексу это был так называемый «открытый» ход, записывать уже было нечего. Но Бронштейн расскандалился и требовал, чтобы ход записали белые. Опоченский растерялся и долго не принимал решения. Из зала неслись крики в мой адрес: «Позор!» – очевидно, это кричали коллеги моего противника по спортивному обществу (да, откровенно говоря, как всегда, зрители симпатизировали более молодому). Вопрос был решен после вмешательства Г. Штальберга (помощника арбитра). Он напомнил Опоченскому о правилах игры, и тот понял, что колебания неуместны».
Не правда
Этот эпизод происходил на виду у всех, что и вызвало бурную реакцию зала, хотя непонятно, почему Ботвинник считает, что выкрики относились к нему. По моим наблюдениям пожилой контингент болельщиков отдавал свои симпатии чемпиону мира, правда, болельщики зрелого возраста вряд ли стали бы нарушать привычную тишину шахматного зала столь темпераментными репликами.
Это далеко не единственный любопытный эпизод из числа тех, которые происходят при откладывании партий – процесс откладывания деликатен, требует аккуратного поведения как со стороны участников, так и судей. Бывает, что иногда нет никаких нарушений правил либо этики, а все равно происходит нечто, мимо чего не пройдет взор болельщика. На юбилейном, пятидесятом чемпионате СССР 1983 года чемпион мира Карпов, записывая ход, вынужден был прикрыть запись листком бумаги, так как его соперник, уставший после трудной пятичасовой борьбы, продолжал сидеть за столиком, причем машинально повернул голову именно в ту сторону, где лежал бланк партнера.
Конечно, далеко не всегда зрителям удается воочию быть свидетелями того или иного казуса, случившегося при откладывании или перед доигрыванием партии, но даже когда они узнают об этом постфактум, это всегда привлекает их внимание. Да и сами участники подолгу не могут забыть подробности того или иного засевшего в их сознании казуса.
Тот же Ботвинник, например, долго не мог простить своему многолетнему другу Эйве историю, которая случилась во время знаменитого ноттингемского турнира 1936 года, где молодой Ботвинник опередил и чемпиона мира (а им тогда был Эйве) и экс-чемпиона мира Алехина и многих других корифеев того времени.
Ботвинник отложил партию в примерно равной позиции и, убедившись, что не должен проиграть, незадолго до возобновления партии предложил Эйве ничью. «Да, конечно, – ответил мне доктор, – пишет Ботвинник в своих мемуарах. – Но как вы собирались делать ничью?»
Ботвинник в уверенности, что ничья принята, показал Эйве свой анализ, после чего чемпион мира не говоря ни слова забрал карманные шахматы Ботвинника и… исчез. За пять минут до возобновления игры Эйве вернул Ботвиннику шахматы со словами: «Очень сожалею, но последняя моя надежда на первый приз состоит в выигрыше этой партии…» Хороший аргумент, не правда ли? Через два хода Эйве сам предложил ничью, но встретил уже сердитый отказ. В итоге партия все же закончилась логическим ничейным исходом, но Ботвинник привел этот эпизод в своей книге сорок два года спустя (!) как пример нарушения спортивной этики…
Наверное, ни одно правило не вызывает в шахматной борьбе столько щекотливых ситуаций и инцидентов, как правило «взялся – ходи!» В самом деле, судьи ведь не могут следить за всеми досками, и вопрос – взялся шахматист за фигуру или нет чаще всего является вопросом его совести.
Эдуард Гуфельд рассказывал, что когда он хотел заставить своего противника, известного мастера, сделать ход фигурой, за которую тот взялся рукой, то в ответ получил нахлобучку. Мало того, мастер пожаловался судьям, и Гуфельду было сделано соответствующее внушение. Не исключено, что мастер, обдумывая ход, машинально потрогал фигуру, не зафиксировав этого в своем сознании, а может быть, в азарте борьбы и нарушил правило – кто это знает?
Другой противник Гуфельда мастер Юрий Коц, по рассказу гроссмейстера, повел себя в аналогичной ситуации, что называется, без затей. Когда он сделал ладьей невозможный ход (по диагонали), после чего естественно переменил его, поставив на то же поле другую фигуру – слона, Гуфельд в соответствии с правилами потребовал: «Ладья ходит!» На это Коц, однако, нашел прелестное опровержение: «А кто видел?» Судья не видел и, приглашенный к столу, предложил Гуфельду продолжать игру «без фокусов».
Несправедливо? Разумеется. Но поставьте себя на место судьи? Даже царь Соломон не смог бы найти убедительные аргументы, чтобы принять правильное решение.
Тот же Гуфельд рассказывал, что во время межзонального турнира в Сусе в 1967 году югославский гроссмейстер Матулович, оказавшись в партии с венгерским гроссмейстером Билеком в сильнейшем цейтноте, схватился за слона, но потом поставил его и сделал ход другой фигурой. На протест Билека Матулович решительно возразил: «Я сказал «жадуб», но из-за сильного волнения слово застряло у меня в горле» («жадуб» по-французски – поправляю).
Эта история имела неожиданное продолжение. К началу следующего тура Матулович опоздал и объяснил это судьям тем, что подавился за обедом рыбьей костью и врач вытащил у него эту кость из горла. Слышавший случайно это объяснение один из участников турнира с невинным видом спросил: «А может быть, это было застрявшее «жадуб»?..
Шахматный театр тем более своеобычен, что актеры каждый вечер играют в нем разные роли. Меняются пары в турнире, меняется с каждым днем турнирное положение, а значит, меняется тактика, отношение к выбору дебюта и т. д. Даже в матче, где каждый раз встречаются одни и те же противники и ситуация, казалось бы, стабильна, каждая победа или поражение, а часто и каждая ничья изменяют положение обоих и, следовательно, создают новое спортивное соотношение, то есть заставляют каждого из двух соперников играть в чем-то новую роль…
Давайте мысленно представим себя в каком-либо зале во время проходящего там чемпионата СССР. Кроме нескольких мастеров, пробившихся сюда в отборочных состязаниях, на сцене собрана элита наших шахмат – чемпион мира, экс-чемпионы мира, экс-чемпионы страны, неоднократные участники соревнований претендентов на шахматный престол.
Очередной тур близится к концу. Одни участники в напряженных позах обдумывают ходы; их партнеры сидят заметно свободнее, глядя либо на свою позицию, либо на демонстрационные доски, установленные в глубине сцены. Некоторые просто прогуливаются, стараясь хоть немного передохнуть. Другие, как, например, Марк Тайманов, торопливыми шагами меряют сцену, бросая быстрые взгляды на доски соперников, но думая все же только о своей позиции.