Актеры шахматной сцены
Шрифт:
Затаенная мечта каждого шахматиста – осуществить комбинацию типа «мельница». Мексиканец Карлос Торре стал бы знаменит, даже если бы выиграл в своей жизни лишь одну-единственную партию – ту самую, в московском турнире 1925 года, когда под жернова мельницы попал сам Ласкер. И вот теперь Петросян шел на повторение творческого триумфа Торре.
Пикантная и чисто творческая особенность ситуации состояла в том, что многие знатоки, в частности Таль, перед началом матча считали, что в комбинационной игре Петросян, несомненно, уступает Спасскому. С присущей ему запальчивостью отстаивал такую точку зрения международный мастер Василий Панов. У него не было сомнений в том,
И вот теперь, можно ли было в это поверить, Петросян тащил упирающегося Спасского в омут у мельницы…
На тридцать первом ходу наступает кульминационный момент бурной схватки – Петросян, у которого стояли под боем оба слона, жертвует еще и коня. Создалась редкостной красоты картина, когда три белые фигуры, выстроившись в ряд, предлагали себя в жертву – бери любую!.. Казалось, уникальная комбинация Торре будет повторена в еще более красочном оформлении, да к тому же в соревновании самого высшего спортивного достоинства.
В этот момент я тихонько подсел к находившемуся в зале тренеру Петросяна Исааку Болеславскому. Обычно невозмутимый и флегматичный, он низко склонил голову под неизменной тюбетейкой и лихорадочно проверял на карманных шахматах комбинацию Петросяна. Да, ошибки не было, мельница сработана на совесть, и вот сейчас жернова придут в движение. И вдруг подняв голову и взглянув на демонстрационную доску, Болеславский чуть слышно застонал: Петросян, поспешив в цейтноте, сделал ход, который разрушил весь грандиозный замысел. Нет, этот ход не проигрывал, но разве не горько было Петросяну, что вместо прекрасной победы, которая доставила бы эстетическое наслаждение миллионам любителей шахмат, его мельница смолола ничью?..
Можно не сомневаться в том, что победа Петросяна в этой партии практически предрешила бы исход матча. И не только потому, что перевес чемпиона составил бы уже три очка. Творческий триумф соперника должен был произвести на Спасского сильное впечатление, которое не могло не оказать влияния на его дальнейшую игру. И, напротив, ошибка Петросяна, с одной стороны, воодушевила Спасского, а с другой – нанесла незаживающую психологическую рану чемпиону.
Острое, чисто творческое разочарование привело к депрессии. Она была, конечно же, замечена опытными наблюдателями. Таль, например, имея в виду загубленный шедевр, писал: «Конечно, со спортивной точки зрения эта ничья ничем не ухудшала его положения, но неутолимая жажда художника, чувство обиды за то, что прекрасный замысел остался неосуществленным, портили настроение». Настолько портили, что следующую партию Петросян проиграл, а в двух очередных чудом избежал поражения…
Говоря о пятнадцатой партии, Петросян после матча сделал многозначительное признание: «Эта партия могла быть решающей. Если бы я ее проиграл, не уверен, что мне удалось бы справиться с нервным напряжением».
Вот каким звучным и протяжным было эхо двенадцатой партии…
А мы, ценители актеров шахматной сцены, разве не пользуемся собственными, хотя и куда более прямолинейными, но в основе своей верными эстетическими критериями? Гроссмейстер Керес, хоть он и не стал чемпионом мира, навсегда останется в наших глазах одним из самых выдающихся шахматных рыцарей. Гроссмейстер Симагин никогда не добивался выдающихся спортивных успехов, но буквально каждая его партия, независимо от того, на каком месте в турнире он находился, всегда привлекала к себе внимание зрителей. А мастер Нежметдинов, этот чародей комбинационной игры, даже не претендовал на гроссмейстерский титул, но его популярности в шахматном мире могли позавидовать многие гроссмейстеры.
Что говорить, творческие мотивы в шахматной игре волнуют всегда и всех. Не было, кажется, за последние годы ни одного победителя крупного турнира, который, подчеркнув, что он доволен спортивным результатом, в то же время не посетовал бы на творческие неполадки. Победив в чемпионате страны 1976 года, чемпион мира Анатолий Карпов сказал: «Своим спортивным результатом в первенстве я, разумеется, удовлетворен, а вот в творческом отношении можно было бы выступить и получше…».
Но если, как мы видим, проблемы творчества держат в напряжении и выдающихся шахматистов, и миллионы болельщиков, то почему же оно, это творчество, никак не влияет на судьбу участников турниров даже в тех случаях, когда спорт отказывается отдать кому-либо предпочтение?..
Система творческих коэффициентов решила бы попутно и вечную проблему так называемых гроссмейстерских ничьих, которые наносят чувствительный урон шахматному искусству.
«Лишь бы ничьи интересными были!» – воскликнул Таль. К сожалению, интересными они бывают далеко не всегда, точно так же, кстати, как далеко не всегда бывают интересными и победные партии. Мало того, ничьи бывают иногда плодом не только вялых или робких усилий обеих сторон, но и обоюдного желания избрать путь компромисса. (Очень может быть, что именно поэтому и возникло правило – в случае дележа мест отдавать предпочтение тому, кто одержал наибольшее количество побед и, следовательно, меньшее количество партий завершил «криминальным» ничейным исходом).
Проблема ничьей, тем более бескровной, так называемой гроссмейстерской ничьей, имеет прямое отношение к нашему разговору. Да, гроссмейстерская ничья, являющаяся часто результатом договоренности партнеров, – это общепризнанное зло. В «Шахматном словаре» «Гроссмейстерская ничья» фигурирует как своего рода термин, причем там указывается, что советская шахматная организация ведет с тенденциями, порождающими гроссмейстерские ничьи, неустанную борьбу. Борется с бесцветными ничьими и весь шахматный мир.
Борется тщетно. Не действуют никакие увещевания, никакие запреты и санкции. Потому что если оба партнера горят желанием сделать ничью, то никакая сила в мире не может им в этом помешать. Конгресс ФИДЕ 1964 года дал судьям право – в случае уклонения от борьбы засчитывать обоим участникам поражение. К этому праву никто и никогда не прибегал. О действующем ныне правиле, запрещающем соглашаться на ничью раньше тридцатого хода, главный арбитр 45-го чемпионата страны Шапиро сказал: «Нелепое правило, которое ставит в глупое положение не только участников, но и нас, судей»…
Далеко не последнюю роль в поразительной живучести ничейного вируса, который, подобно знаменитому гриппозному вирусу, не поддается никаким антибиотикам, никакой профилактике, играют пресловутые мотивы отбора. Ох, этот отбор! Если естественный отбор в природе способствует закреплению у живых организмов только полезных свойств, то отбор в шахматах вызывает у некоторых индивидуумов чрезмерную осторожность, практичность, расчетливость. Эти качества могут принести известный положительный эффект в каком-либо конкретном случае на небольшом отрезке жизненной дистанции, но, став привычными, наносят непоправимый вред. Заботясь в каждом турнире о сиюминутном благополучии, шахматист подобно Фаусту заключает союз с Мефистофелем, продавая свою творческую душу со всеми неизбежными последствиями.