Актриса
Шрифт:
Он взглянул на ту, которую звали Консуэлой, она уже в третий раз «случайно» оказывалась рядом и все рассказывала, как долго она пробудет в Париже и в каком отеле остановится; между прочим, муж этой «орхидеи» находился буквально в двух шагах от них, к тому же Эдуард чуть не задохнулся от ее духов.
— Позвольте пожелать вам и вашему супругу приятного путешествия. А я, к сожалению, уже должен…
Двери были совсем близко, еще усилие — он на свободе; Луизу очень кстати отвлекли какие-то, много ее моложе, кавалеры. Эдуард, ликуя, вывернулся из толпы и в самых дверях столкнулся с Жислен Бельмон-Лаон.
— Ах
— Прошу… — Эдуард зажег ее сигарету, почему-то сразу успокоившись. Не то чтобы Жислен особенно ему нравилась, но он, по крайней мере, знал ее. Они вместе работали, у них были легкие, ровные отношения.
— Как дела у Жан-Жака?
Жислен, наклонив голову, раскуривала сигарету, но при этих словах резко выпрямилась и жадно затянулась. Она предостерегающе на него посмотрела, давая понять, что вопрос не слишком уместен, но, так и быть, ради старой дружбы она готова обратить его в шутку.
— Зачем спрашивать об этом меня? Его дела, как всегда, достояние окружающих.
— В самом деле, я как-то не подумал. Ну а у вас? Жислен расхохоталась.
— Вы не слишком деликатны, Эдуард. Пользуетесь моим расположением. У меня все замечательно. Работы выше головы, вы знаете. А теперь еще и Луиза просит меня привести в божеский вид дом в Сен-Тропезе — она вам не говорила?
— В Сен-Тропезе? Ничего не говорила. Я думал, она продала его. Она же там совсем не бывает.
— Значит, собирается бывать, — она искоса на него посмотрела, будто знала что-то пока ему неизвестное. Потом пожала плечами.
— Впрочем, она еще сто раз может передумать, ведь так?
Она улыбнулась ему открытой доброй улыбкой, дружески-спокойной улыбкой независимой творческой женщины, давней его знакомой, для которой, после стольких лет работы, он просто коллега. Как всегда, очень элегантна, отметил Эдуард. Облегающее черное платье, скорее всего от Диора, хотя напоминает «Мэнбочер». Сумела ведь найти свой стиль — женщины под сорок, ей не откажешь во вкусе и умении себя держать. И какая изящная брошь на плече: замершая перед прыжком пантера из золота с ониксом.
— Вижу, что узнали, — она перехватила взгляд, брошенный Эдуардом на ее плечо. — Одна из последних работ Влачека. Из коллекции де Шавиньи, разумеется. Увы, не моя. Мне ее только одолжили.
Легонько хлопнув его по руке, она окинула взглядом зал с гостями, потом снова посмотрела на него со странно-многозначительной улыбкой.
— Если вы решили незаметно сбежать, самое время, — небрежно бросила она, — думаю, Луиза не заметит вашего ухода — в данный момент.
Пожелав ей спокойной ночи, он повернулся, чтобы уйти, и только в эту секунду до него дошел смысл ее загадочных слов и улыбки.
Поворачиваясь, он увидел, какое у его матери сияющее лицо. Она не отрывала глаз от дверного проема, где только что возник Филипп де Бельфор.
Де Бельфор расправлял рукава безупречно сидящего на нем смокинга. Это невозможно, подумал Эдуард, но, увидев лицо де Бельфора, понял, что очень даже возможно. У них с матерью разница в тридцать лет, но когда Луизу
Он хотел сразу поехать к себе в Сен-Клу. Но, сев за руль, уже знал, что поедет совсем в другом направлении, вдоль quai [10] туда, где бывал много-много раз, туда, где он впервые встретил Элен.
10
Набережная (фр.).
Он несся по почти безлюдным улицам, слева темно поблескивала Сена. На углу улицы Святого Юлиана он заглушил мотор, было начало первого; дальше он пошел пешком.
Остановившись перед церквушкой, где впервые ее увидел, он смотрел то на саму церквушку, то на сквер, где играла тогда детвора, то на quai.
Кругом не было ни души, только шорох проезжавших вдалеке машин изредка тревожил тишину. Он знал, что бессмысленно сюда приезжать, бессмысленно поддаваться этому глупому порыву, и все же ему тут было хорошо. Спокойнее, легче становилось на душе, отступали прочь шум и суета, мучившие его лишь час назад. Боль почти уходила. Почему-то казалось, что Элен близко. Всякий раз он не мог избавиться от этого наваждения, от уверенности, что однажды он услышит ее шаги, и поднимет навстречу этим шагам голову, и увидит ее…
Он простоял так минут пять или десять. В воздухе уже ощущалось весеннее тепло; ни одной машины в этот миг, полная тишина над Парижем.
Когда десять минут истекли, он заставил себя повернуться и пойти к своему «Астон-Мартину». Разогрев мотор, он развернулся и быстро поехал прочь.
Часы показывали ровно час ночи; утром ему лететь в Нью-Йорк.
— Ты в своем уме? Почти час ночи. Кто в такое время шляется по Парижу?
Льюис нервно опорожнил стакан. Разговор происходил в их гостиничном номере, в «Ритце»; в этот вечер он пил коньяк.
— Я знаю, сколько времени. Неважно. Я скоро вернусь. Немного пройдусь, и только. Мне не хочется спать, пойду подышу.
Она была уже у двери; а вдруг он захочет пойти с ней, и его невозможно будет отговорить? Вряд ли, две порции виски, бутылка кларета, три порции коньяку. Нет, не захочет, вот только утром будет дуться, если вспомнит этот разговор.
должна считать, сколько он выпил. Не должна, это похоже на слежку». А Льюис снова подливал себе коньячку. Гордо вскинув красивую голову, он с ироничной церемонностью поднял стакан: салют! Салютовал он, прямо скажем, в неподходящую минуту.
— Ладно, поступай как знаешь. Я тебя предупредил.
Элен уже отворяла дверь.
В гостинице еще не все легли спать; она подняла воротник, не желая, чтобы кто-нибудь ее узнал или увидел, как она выйдет через боковой выход.
На улице Элен ускорила шаг. Идти было довольно далеко, но как долго — она не знала, ведь Эдуард возил ее на машине. Она шла уже двадцать минут… У собора Парижской Богоматери ей пришлось перевести дух. Бегом до серединки моста, Элен остановилась, глянула на воду. На другом берегу кто-то заводил мотор, его рев, отраженный водной полосой, бил по ушам.