Разбуди меня

— Дим, а мы когда увидимся? У меня ощущение, что ты от меня бегаешь. Я даже, знаешь… Пару раз приезжала к тебе. Постояла у дома. Окна не горят.

— Кира… Я правда не могу.

— Это потому что я тебя по поводу не сделанного предложения укусила?

— Нет…

— Предложение будет?

— Мхм… — невнятно мычу я. — Потерпи пару недель, ладно? Работа.

Медсестра открывает дверь палаты.

—

Скидываю вызов.

— Литвин, к вам посетители.

— Кто?

Неужели Кира нашла? Бля-я-ять…

— Сослуживцы.

— А-а…

— Пригласить?

— Конечно!

Инвалидное кресло уныло стоит у окна.

Друзья, присев на подоконник, хмуро скользят взглядами по моим ногам, спрятанным под простыней. Их широкие плечи и крепкие тушки делают палату зрительно ещё меньше.

Я дико устал от этой палаты!

— Ёб твою так… Танго, — делает фейспалм Гордей. — Как это могло произойти с тобой? Где был твой хваленый телесный интеллект?!

Я — "Танго". А Гордей у нас "Псих", Тимофей — "Йода". Это — позывные, оставшиеся ещё со времён военного прошлого.

— Поохотился, да? — скептически вздыхает Йода. — Только — согласно кодексу Джедаев оружие в руки надо брать.

— Ну, ты знаешь, тоже не вегетарианец!

Друзья приехали сразу, как вернулись со сборов.

Вздыхаю.

— Долго ты здесь уже?

— Третья неделя… Курить хочется, жуть.

Йода открывает пошире окно. Прикрывает плотнее дверь палаты и даёт мне сигарету.

— Спасибо, друг.

Гордей бесцеремонно приподнимает край простыни, оглядывая масштаб трагедии.

— Не подглядывай, — невесело пытаюсь шутить я.

Качает головой.

— Эк тебя расхерачило…

— Кира твоя где? — щелкает мне зажигалкой Йода. — Медсестры сказали, что к тебе кроме тетки и жены Ершова не приходит никто.

Божена, жена Гордея, ходит исправно, то еды домашней принесет, то на кресле этом злоебучем по больничному парку прокатит. Я очень благодарен.

А Киры моей здесь не было. И не будет.

Жадно затягиваюсь дымом. В палате курить нельзя. А из палаты без чужой помощи мне не выбраться.

— Я Кире не сообщал.

— Почему? — складывает руки на груди Гордей.

— Кира… — вздыхаю я. — Она немного из другой вселенной. Она не про "мясо". Не представляю ее в роли сиделки.

— То есть, предложение она хочет, в "богатстве, счастье и здравии" — принимает, а в "горе, болезни и бедности" — не ее вселенная?

— Какое сейчас предложение, Гордей? Я члена-то своего, считай, не чувствую. Пойми, мне тяжело с женщиной общаться. Я, хер знает, чем все закончится. С Боженой вот, как с сестрой могу, с тёткой могу… А так — мне даже с молодыми медсёстрами неловко, блядь.

Йода забирает у меня сигарету, стряхивает пепел в окно и возвращает.

— Что врачи говорят?

— В госпитале том затрапезном… воткнули мне что-то серьезное от болевого синдрома и чтобы расслабить мышцы. Куда-то в район копчика. Чтобы мои гипертрофированные мышцы не смещали геометрию раздробленных костей. Кости худо-бедно срослись, чувствительность не восстанавливается. Расслабили, блядь! Что-то пошло не так. Я нихуя не чувствую… И ноги почти не слушаются. Меня предупреждали о таких рисках, когда ставили, но… я в шоковом был. Нихера не мог оценить.

— Когда сможешь ходить?

Пожимаю плечами.

— Неврологи говорят ждать возвращения чувствительности. ЛФК, массаж, витаминки… А так — вот мое ближайшее будущее.

Киваю на инвалидное кресло.

— Могу и вообще не встать.

— Н-да… Дела, — вздыхают друзья.

— Мужики, из съемной квартиры нужно мои вещи забрать. Поможете?

Снимаю я на пятом этаже в доме без лифта. Мне туда ни при каком раскладе не подняться сейчас.

— Конечно, братишка. Какие планы теперь? Чем помочь?

Хороший вопрос…

— В родительский дом поеду. В квартире я чокнусь. Отвезёте?

— Не вопрос. И пандус надо там сделать… — обсуждают друзья. И поручни — в ванной и у кровати. У меня дед инвалид был. Спасали очень.

— Пиздец… — закрываю глаза. — "Инвалид". Дайте ещё сигарету.

— Ну-ка, не сдуваться, капитан Литвин. Прорвёмся…

— Димочка, ты оладий хочешь?

А "Димочка" — конь в сто кило мяса и ему уже тридцать четыре. У него за спиной спецназ, опыт боевых действий и несколько ранений. Но для тетки я всегда — Димочка.

Она живёт недалеко от родительского дома, и присматривает за ним. А сейчас и за мной.

— Хочу…

Скучая, пытаюсь поднять кресло на задние колеса и сделать пируэт.

А — да… ещё, бальные танцы по детству. И гитара.

И все это счастье умещается в инвалидном кресле.

С тоской смотрю на костыли в углу. Не получается пока на них толком.

Эх…

Ничего я не хочу. Ни оладий, ни борща. Да только тётку расстраивать не хочется. У нее кроме меня никого нет.

А так — я теперь затворник. Никого не хочу видеть. Ни с кем не хочу общаться.

Депрессняк?

Да.

Здесь у нас, конечно, шикарно. Природа, все удобства.

Дом я полностью отреставрировал и достроил высокую террасу.

Разглядываю маленький соседский домик до неприличия уже увитый плющом. Там хороший сад. Низкий заборчик между их садом и нашим обрушился. И нужно делать. Или, наоборот, совсем убрать.