Акула пера в СССР

Капба Евгений Адгурович

Одна медсестра подала ему халат, вторая – плеснула на руки спирту. Резиновые перчатки нынче тоже были в дефиците…

– Так, что у нас тут… Ага… Ну это – зашьем. А тут… Ага. Справимся. Так, Лидочка держи ему правую руку, а вы, Валентина Петровна, – левую. Как вас?

– Белозор, Гера, – спохватился я, поняв, что кумир моего детства и юности, этот супермен в белом халате, обращается ко мне.

– А вы, Гера Белозор, держите ему ногу… Да, больную ногу. А второй пациент подержит здоровую. Валентина Петровна…

– Да-да, язык не прикусит, меры приняты.

– Ну, три, два…

На счет два

что-то хрустнуло, инженер Сережа взвыл и обмяк на кушетке. А потом спросил:

– Что – всё?

– Чего это – всё? «Всё» будет, когда на вас наденут деревянный макинтош, и будет играть музыка, которую вы не услышите, – улыбнулся Тиханович, – А вывих мы вправили. Наложим тугую повязку, походите с тросточкой, побережете ногу несколько дней. На прием приходите ко мне, скажем, в четверг… Посмотрим вашу ногу. Но думаю, помажете противовоспалительным, и всё пройдет. Я вам выпишу рецепт. Да-да, отпускать его уже можно.

– А я? – спросил кочегар Саша.

– А тобой я сейчас займусь. Лидочка, будем накладывать швы…

– Доктор, а анестезия? – пропищал заводчанин.

– В качестве анестезии могу попросить этого вашего мощного товарища, как бишь его… Геру Белозора! Стукнуть вас по коленке. Получится у него сильно, я уверен. И болеть будет коленка, а не рана. Хотите?

– Н-нет… – Саша покосился на меня с опаской.

Доктор зашивал, Саша попискивал.

– А скажите, Гера Белозор, почему в последнее время о вас так часто говорят мои пациенты? Сначала – какие-то лесные разбойники, потом – парнишки с Болота, неудачливый велосипедист, а теперь вот…

– Доктор, – сказал я, – я не виноват. Оно само!

– Ну-ну… Вы ведь в «Маяке» работаете? Статья про Деражню – ваша?

– Моя.

– Заходите ко мне после работы, скажем… В четверг! Или на прием приходите вместе с этим вот… Как бишь его? Сергеем Капинским. Точно! Приходите вместе, я посмотрю ему ногу, а с вами мы побеседуем, и отдам вам кое-какие материалы… Я ведь тоже краевед, знаете?

– Знаю, Михаил Федорович, и мечтаю с вами детально пообщаться, сделать большое интервью…

– Работа, видите? – он кивнул на рассеченный лоб Саши. – Некогда беседовать. Разве что так…

– А отдых? Как же отдых? – спросил я, кажется, зная, каким будет ответ.

– Отдохнем, когда на нас наденут деревянный макинтош… – начал доктор.

– И будет играть музыка, которой мы не услышим, – понятливо кивнул я.

Оуэн был бы в шоке. А мой дед бы одобрил.

Глава 18, в которой заседают в меру упитанные мужчины в самом расцвете сил

Я стоял в магазине «Хозтовары» и смотрел на вафельницу. Ну такая тяжеленькая, из двух створок, с формочками внутри, которые могут оставлять на вафлях или печенюшках оттиски в виде Буратино и золотого ключика. Прямо на металле была выбита цена – 4 рубля 80 копеек. Не то чтобы культурный шок, но что-то около того.

Было у меня в прошлой/будущей жизни правило: я не брал кредит больше суммы, которую мог отдать единовременно. Например, двести долларов на смартфон – да. Двадцать тысяч на квартиру – нет! Пользоваться тем, что, по факту тебе не принадлежит – это было очень в духе моих сверстников и тех, кто помладше. Живи здесь и сейчас! Возьми под бешеные проценты

гаджет, который расколошматишь даже до того, как выплатишь за него дикие деньги! Приобрети в кредит машину, которая сломается через пять лет, потому что хитрые производители изначально вложили в нее дефект для стимулирования потребления!

Накопить и купить – это было бессмысленное словосочетание в двадцать первом веке, инфляция пожирала практически любые сбережения, а экономическая нестабильность могла просто взять – и спровоцировать заморозку депозитных счетов. Были деньги в банке? Деньги? Какие деньги? Циферки на экране монитора девушки в кабинке за бронестеклом? Ну так всё, DDOS-атака произошла, или там технический дефолт, или еще какое умное слово – и нет у вас возможности ваши циферки использовать…

А здесь – народ еще жил в соответствии с банальной логикой. Цены не росли – по крайней мере, пока. Нужна тебе вафельница? Отложи по рублю с каждой получки – через четыре месяца купишь себе вафельницу. Если есть в продаже… Ну да, дефицит имел место быть, и новость о том, что где-то что-то выбросили в продажу, тут же провоцировала очереди и ажиотажный спрос. Но, с другой стороны, обилие дорогих штучек-дрючек, шмоток, деликатесов, электроники и косметики на прилавках, при условии, что позволить себе это может не более тридцати процентов населения, это разве намного лучше?

Вафельница мне была не нужна. Мне была нужна большая турка, джезва, кофеварка – назовите как хотите.

– Нет у нас турок… – огорченно развела руками продавщица. – Не завозили. Хотя погодите… Га-а-аля!

Пришла Галя – красивая полная женщина, и они о чем-то пошептались.

– Слушайте, а медные турки вас интересуют? – спросила Галина.

– Медные – это очень хорошо.

– Так знаете, – перешла на шепот продавщица. – Это лучше у цыган брать, они к нам в середине июня приедут…

– Так вроде к Купалью обещали? – сделал знающий вид я.

– Так то не те цыгане, а другие. Знаете на рынке Гаврилицу, молдаванина? Он сапоги починяет… Подойдите, спросите, точно в курсе будет.

Я поблагодарил продавщиц и пошел из магазина в слегка обалдевшем состоянии. Сначала – цены, выбитые прямо на металле, теперь – работники торговли, которые сами рекомендуют обратиться к цыганам…

На крыльце «Хозтоваров» меня задержал дождь. Первые его капли, только касаясь раскаленного асфальта тротуаров, тут же превращались в пар, оставляя после себя тот самый запах, предвещающий скорую прохладу и передышку от надоевшего зноя. Было душно, но под порывами свежего ветра духота отступала, ливень набирал обороты.

Рядом со мной под крышей стоял дядька в кепке и с беломориной в зубах. Он некоторое время смотрел на мощные струи дождя и шевелил губами, то ли молясь, то ли матерясь. В какой-то момент лицо мужчины – этого типичного светловолосого полешука без возраста – приобрело ожесточенно-решительное выражение, он выплюнул окурок прямо в мусорку, сунул руки в карманы брюк и шагнул под дождь.

Шел широко, быстро – и плевать ему было на стихию, и на мокрую рубашку, и на лужи по щиколотку. Эдакий храбрый белорусский пофигизм во всей своей красе. Надо ему идти – он и пошел. Только голубые глаза из-под кепки сверкали. Я-то не пошёл – мялся себе под козырьком.