Акула. Отстрел воров
Шрифт:
— Василий когда-то работал в депо.
— Стрелочником?
— Он ведь, как и я, иногородний, вы знаете. Когда был военным представителем на заводе, то жил в общежитии. Потом его оттуда попросили. Пришлось как-то устраиваться. Мы были прописаны там, но снимали в городе квартиры.
— Сразу несколько?
— Поочерёдно.
Акулов, переписав в блокнот данные, отдаёт паспорт:
— Вы приезжали в больницу?
— Как я могла не приехать? Сразу, как врачи разрешили.
— И он вам ничего не сказал?
— Мой
— Это не значит, что он должен был молчать.
— Это значит, что ни при каких обстоятельствах он не стал бы советоваться с женой. Странно, что вы этого не понимаете.
Движение ног, блеск колготок…
…Андрей прижался лбом к холодному стеклу.
Машина адвоката выехала за ворота. Постовой закрыл железные створки, повесил замок. Поправляя ремень автомата, направился в дежурную часть.
Акулов задумался о роли Мамаева во всей этой истории.
Тиканье настенных часов раздражало.
Этого прежде с Петушковым не бывало. Он вообще не обращал внимания ни на звук, достаточно громкий для изделия таких габаритов, ни на обратное движение стрелок, Сегодня обратил. И второй раз это сбило его с мысли.
Калмычный сидел за столом, опустив голову и положив перед собой руки. Разглядывал ногти.
Степанский развалился в кресле. Действительно, ни дать ни взять — плантатор. Ни за что не скажешь, что он эмигрировал в Мексику каких-то три года назад. Полное впечатление, что там родился и с детства привык командовать прислугой на вилле.
Вытянутые ноги Степанского почти касались двух чемоданов, которые принёс в кабинет начальник охраны. Он не поставил их у стены и не убрал в шкаф, а бросил чуть ли не посреди помещения. Недовольство, что ли, так выразил? Поставил и ушёл, сухо обещав явиться по первому зову. Остаться ему не предложили, хотя обсуждаемые проблемы его тоже касались. И, как оказалось в дальнейшем, не в последнюю очередь…
Все было сказано. Калмычный уложился в четыре минуты, вопросами его не перебивали.
— Позвони Громову.
Калмычный взялся за телефон. Набрал номер мобильника:
— Выключен.
— Звони домой.
— Он там не сидит.
— Моли Бога, чтоб он там не лежал… с ножом в глотке.
— Типун тебе на язык! — Иван Иваныч сильно удивился: обычно Степанский любые неприятности встречал с юмором и не уставал повторять, что без них жизнь казалась бы пресной; сейчас же он смотрел на бывших компаньонов так, словно они были во всем виноваты, тогда как он к той давней истории не имеет ни малейшего отношения.
— Звони.
На аппарате Калмычного был включён режим громкой связи.
Длинные гудки поплыли по кабинету.
— Недавно там автоответчик стоял, — удивился Николай.
Ответил незнакомый мужской голос:
— Алло.
Калмычный
— Мне нужен Василий Петросович.
— Кто спрашивает?
— Простите, а кто будете вы?
На лице Калмычного сильнее обозначились морщины. Он уже понял, что с Громовым случилась беда. Скорее всего, трубку в его квартире снял следователь. Представив, как его будут таскать на допросы, Иваныч решил оборвать разговор, если собеседник снова попытается выяснить его личность.
Помешкав, неизвестный вздохнул:
— Ладно, сейчас… — после этого он отошёл от аппарата, и дальнейшие его слова было разобрать трудно. — Саша… Там кто-то… Поговоришь?
Жену Громова Калмычный видел два раза, и она ему не понравилась. Конечно, Александра была привлекательной женщиной, но жить бы с ней Иваныч не стал. И другу бы не посоветовал.
— Да. Кто это?
— Калмычный.
— Васю убили. — Ни тени эмоций; голос — как у живой куклы.
— Когда?
— Ночью. Взорвали в машине. Мне звонил следователь.
Воротник рубашки стал тесным. Иваныч, засунув под него указательный палец, несколько раз сильно дёрнул.
— Где это… было?
— Господи, откуда я знаю?! Кажется, возле бани какой-то. И чего его туда понесло вместо дома? — Теперь эмоции проявились. Что-то близкое к истерике… Нет, скорее — сильное раздражение. Только непонятно на кого. На звонящих, донимающих одинаковыми вопросами? На убийц? Милицию? Мужа, позволившего себя уничтожить?
— Мы чем-нибудь можем помочь?
— Чем? Сама справлюсь! Вы бы ещё… — Александра неожиданно бросила трубку.
Перезванивать Калмычный не стал. Сидел, стараясь не встречаться со Степанским глазами. Кажется, тот готов был испепелить его взглядом. Поразила реакция Петушкова.
Бледный, как мел, Николай тихо спросил:
— Взорвали? Около бани? Не может этого быть…
Тиканье часов, голоса за дверью — кто-то разговаривал с секретаршей. «Только посетителей сейчас не хватало», — поморщился директор завода.
— Что тебя удивляет? — Степанский повернулся к Николаю. — Возле бани нельзя людей убивать?
— Они ведь и нас могли…
— Значит, не захотели. Вот что, ребята, — «плантатор», продолжая сидеть с вытянутыми ногами, несколько раз стукнул кулаками по подлокотникам, — я улетаю первым же самолётом. Можете думать все, что хотите, но я рисковать не собираюсь. И вам советую поступить так же.
— Куда я поеду? — Калмычный дёрнул щекой. — Тем более, мне пока никто не угрожал.
— Будешь ждать? Ну-ну. Героическое решение! А я, простите, слишком стар для таких подвигов. Мне врач прописал не волноваться. Я жить хочу.