Акушер-Ха! Вторая (и последняя)
Шрифт:
«Не совсем идиотка» напрочь отказалась госпитализироваться из-за низкой плацентации и угрозы преждевременных родов. Чуть не всю посуду перебила. Никакие Васины увещевания не помогли… Ладно. Дома прокапал всё, что положено, хотя и не положено всё это капать на дому. Живут-то за городом. До роддома далеко. А уж если шоссе перекроют, то… Ладно. Нанял одну из лучших акушерок на личный надомный пост. Жёнушка и из-под капельниц рвалась проверять, как Люся пыль протирает и сыр на тёрке натирает. Да только акушерка лучше Васи знала, как с такими дамочками обращаться, чего им в капельницу вколоть, чтобы отдохнули пару часиков безмятежно, да и слова всякие употребляла по назначению, каких этот святой дурак Василий Илларионович ни в жизнь себе не позволил в самой что ни на есть неотложной акушерской ситуации. Хорошие слова, отрезвляющие. Но Вася ими не пользовался. Когда-то с удовольствием слушал, как покойные жёны виртуозно матерились.
До сорока недель дотянули. Вася даже похудел слегка.
– Ничего, батя, крепись! Родит, отойдёт. Вспомни, как моя Алёнка с ума сходила, пока носила. А сейчас – хоть к ране прикладывай, сам знаешь! – подбадривал старший пасынок. Все остальные временно перестали посещать отца и деда, потому что слишком уж невыносимую атмосферу создала рьяная строительница правильного семейного очага и супружеского счастья.
– Чего они сюда шастают?! – возмущалась она. – Кто они тебе вообще такие?! Почему ты оставил им квартиру и дом?
– Они – мои дети и внуки. Потому и оставил, – всё так же спокойно, без малейшей нервозности, обиды или иронии отвечал Вася.
– А я? Я тебе кто? Никто?! – визжала она. – Вот! Вот он, твой единственный ребёнок! – колотила она себя по животу кулаком.
– Ты мне жена, солнышко. И да – у нас скоро будет единственный ребёнок. Все дети – единственные. Даже однояйцевые близнецы разнятся. И не только характером. Я за годы научился их отличать даже в ранний неонатальный период. Я и тебя научу, солнышко, когда ты выйдешь на работу.
От бессильной злобы у «солнышка» начинали ныть виски. Она хотела его достать. А Васю Остермана достать было невозможно. Наверное, Будда промахнулся с инкарнацией и нечаянно вместо какого-нибудь индуса попал в не отрицающего бога атеиста Остермана.
В одну из ночей Вася отвёз жену в родильный дом. Нет, ни вод, ни схваток. На голой акушерской интуиции понял: пора. Аккуратно посмотрел ещё в семейной постели: схваток нет, а небольшое раскрытие есть.
Рожала она тяжело. Как и положено жене акушера-гинеколога и выпускнице медицинского вуза. Как положено любой неуравновешенной особе.
Как только начались первые схватки – началась пытка звуком. Орала она так, что разбудила весь родильный дом. Все четыре этажа. А если акушерка делала аккуратное, нежное, деликатное замечание – роженица начинала орать ещё громче. Жена главного врача, умойтесь. Правда, сам Вася разок даже повысил голос. Когда надо было по должности и по специальности – Василий Илларионович умел. Жена перестала орать, но начала всем своим видом демонстрировать, как ей плохо. Безумно плохо. Хуже некуда. Так, как она, – ещё никто не рожал. Больше никогда. Пусть кошки вторых детей рожают. И те, кому что родить, что обосраться. А она – натура чувствительная. И больше – никогда. Она сейчас вообще умрёт, и все будут знать!..
– Василий Илларионович, да что ж такое! – устало всхлипнула первая акушерка смены. Крепкая акушерка. Из таких, что до усталых всхлипов довести практически невозможно. – Схватки никакие, да и те стихают. Открытие сперва пошло хорошо, а теперь на месте стоит. Она и себя измордовала, и нас всех измучила. И девочку поступившую запугала уже. Что будем делать?
– Медикаментозный сон, – Вася согласился с очевидным.
После медикаментозного сна дела пошли не лучше. И после безуспешной стимуляции Вася решился на кесарево сечение. Нет, сам в операционную не пошёл. Слава богу, не в лесу, чтобы самому свою жену оперировать. Начмеда попросил.
– Вася, ты же знаешь, если задастся человек целью доказать ближнему своему, что он страдает, – обязательно докажет. Роды твоей здоровой, как кобыла, жены тому подтверждение. Ну, если процесс запущен… Если желание возобладало, то дух рулит биохимией. Все истерики, меланхолики и прочая желчь – идеалисты. Это мы с тобой, здоровые мужики-сангвиники, – материалисты. Всё будет путём, Вася! – заверил его начмед, обрабатывая операционное поле.
Родилась у Васи очень красивая девочка. Загляденье. Кроме лёгкой транзиторной медикаментозной депрессии – сон, да наркоз на извлечении, хоть и щадящий, но всё же… – ничего. Абсолютно здорова.
А вот молодую жену пришлось вытаскивать чуть не с того света.
Гипотоническое кровотечение. Ранение мочевого пузыря в процессе перитонизации матки. Это в средствах массовой информации страшно выглядит: «Врачи порезали женщине мочевой пузырь!» В жизни всё ещё страшнее: такая лужа крови за мгновения рану заполняет, что не видно ничего, хоть с аквалангом туда ныряй. Главное – кровь остановить. А уж если что нечаянно порезали, спасая, то после непременно будет ушито. Вася, из-за голов глядя, уже сам было хотел дать команду надвлагалищную ампутацию матки делать, чтобы жизнь спасли хотя бы. Да начмед его на хер послал из операционной. Повозились, налили, ушили. Через пару часов вышли – все зады в мыле и пижамы мокрые, в реанимацию перевели под индивидуальный пост. Вытащили. Хотя, конечно, гемоглобин и эритроциты с тромбоцитами… Ну, как после массивной кровопотери. Какие они могут быть? Восполнили, конечно. Да только неродные, перелитые, так кислород по системе не гонят, как свои собственные, родимым костным мозгом выработанные. Разрушаются они быстро, чужеродные. Но спасают, конечно, когда надо.
Через неделю «солнышко» уже скакало козой по отделению, а на двенадцатые сутки домой была выписана. И вроде даже успокоилась. Прав был старший сын от первой жены.
Все свои мысли и силы юная мать на дочь бросила. Вроде и шов ещё болит, и головокружения иногда – после такой-то кровопотери неудивительно. Но никого не захотела. Ни няньку наёмную, пусть сто раз медсестру отделения новорождённых, ни даже родную мать на порог не пустила. Люсю и близко не… На пушечный выстрел. Зато хоть на еду и чистоту плюнула – и на том спасибо. Кот Васька страшно любопытничал, как и любой, на территории которого появляется новое незнакомое животное, – так она, третья, в него кипятком плеснула. Хорошо, что он быстро бегает и далеко прыгает. Так… Кусочек задницы задела. Делов-то – пару дней на одном боку поспать. Тем более Люся Ваську сразу какой-то пакостью из баллончика набрызгала. Пахнет противно и щипало сперва, но зато не больно стало. Вылизываться только невозможно. Даже стошнило пару раз. Но Люся плохого не сделает, хотя, конечно, раньше она была не сахар. И не колбаса. Но коты умеют прощать людей. Что с них взять? Они же всего лишь люди. Даже не собаки. Коты – боги. Собаки – что-то вроде ангелов-хранителей. А люди – они люди и есть. Неразумные твари, нуждающиеся в том, чтобы их вели и защищали.
Ваське происходящее нынче в доме не нравилось. Неправильная у всего происходящего была волна… Умываешься себе на солнышке и чувствуешь – не то! Да только как же донести? Эти существа двуногие язык богов не понимают… Мучился Васька. Крутился вокруг этих убогих – Васи и Люси. Да как им объяснишь, что если кота к новому зверю в доме не подпускают, – это нехорошо. Да и вообще, нехорошо с этой вашей девкой. Вот вам крест, магендовид и полумесяц впридачу! Нехорошо что-то…
А Вася работал с утра до ночи. И по ночам. Днём – комиссии одна за другой, что тот тополиный пух полетели. Материнская смерть в стационаре случилась. На столе, мать его за ногу. Пара детских в реанимации новорождённых. Замершие одна за другой. Мумифицированные плоды. В обсервационной операционной сперва лампа на стол грохнулась – хорошо, никого на столе не было. А потом эту же операционную дерьмом по колено залило, потому что в санкомнате трубы прорвало. Но это всё так… Мелочи. По сравнению с материнской и детской. А главный врач – он же в каждой бочке затычка, во всём всегда и за всех виноват: ему и ответ держать. Несмотря на весь его авторитет. Такие дела – дела серьёзные. Несколько вялотекущих судебных процессов обострились. Как всегда вовремя. Заезжал домой только дочку поцеловать. Ну, и маму, конечно, молодую. Но больше дочку. С мамой вроде – тьфу-тьфу-тьфу – всё в порядке. Выглядит отлично, глаза горят. Ни разу заспанной не видел. Значит, отдыхает достаточно. «Тебе помочь? – Не надо!.. – Ты не устаёшь? – Нет!..» Носится и носится по дому, как сумасшедшая. Покормить, напоить, искупать – всё-всё сама. По пятнадцать раз в сутки памперсы меняет – Люся доложила. Глупость, конечно. Да и ладно. Деньги, слава богу, есть. Пусть меняет. Тряпок накупила дочурке, как не в себе. Через Интернет. Чтобы из дому не отлучаться. Люся говорит, что только не спит совсем. Да быть того не может. Когда дочка спит, наверняка и жена спит. Ей-то и забот, что ребёнок. От хозяйства отошла, спаси и сохрани от синдрома домохозяйки любую женщину, великий боже, хоть и нет тебя!.. Про какое-то раннее развитие ещё щебетала. Чуть ли не алфавит она уже с дочкой учит. Ну да, ну да. На четвёртой неделе жизни буквы – самое оно. Но это не вредно. Охота ей буквы по стенам развешивать – пусть вешает. Грудное вскармливание – и то смогла наладить, несмотря на реанимацию. Умница. Правда, надо бы докармливать, вот и неонатолог говорит… Но жена ни в какую. Только грудное молоко. Но пока никакого алиментарного истощения у ребёнка не наблюдается – нижняя граница нормы. Пусть пока…