Акварель для Матадора
Шрифт:
Барановский прервал рассказ, нащупал в ящике новую пачку «Примы». Выглянул из-за тяжёлой шторы на Лубянскую площадь. По площади бродили нарядные толпы москвичей и гостей столицы. Готовились сжигать гигантское чучело Дантеса.
— Вы говорили о Колдуне без имени, — напомнил Матадор.
— Да… Колдун без имени пошёл вместе с группой. Перед болотами духи сказали ему, что он не перейдёт на другую сторону. Что он непременно погибнет. И спутники его скорее всего погибнут. Но у них есть шанс, а у него нет…
— И
— Колдун открыл, что ему поведали духи. Он сказал им, что должен остаться. Мои друзья возразили ему: учитель не должен бросать учеников…
— И что же? — напрягся Матадор.
— Всех засосало болото. Колдун без имени знал, что идёт на верную смерть, но ему объяснили, что нельзя кидать учеников… И он пошёл. А поступок учителя был бы — бросить их. Бывает, что нужно оставить тех, кто тебе дорог и близок… Я бросил тогда, год назад, Малыша. Я обманул тебя с Ариной, да. Я не придумал других способов подтолкнуть дело. Это может значить, что я плохой профессионал, но не значит, что мне надо бросать нравственные упрёки. Может быть, тебе когда-нибудь придётся оставить меня. И я к этому готов, Глеб…
— Генерал, — взволнованно сказал Глеб, — вы так спокойно говорите о таких вещах…
— Увы, Глеб, есть вещи, которые больше нас, больше наших отношений. Люди предают даже очень близких людей. Так бывает, Глеб. Так всегда будет.
Генерал замолчал. Молчал и Матадор. Спустя минуту, гудящую тишину прервал телефонный звонок.
— А Колдун без имени не успел передать многих своих умений. Мне… и тебе, — генерал взял трубку. — Извини, Глеб.
Матадор вдруг поймал себя на том, что стоит посреди кабинета, спиной к генералу, и держит в вытянутой руке череп из расстрельных пуль.
Матадор всматривался в пустые глазницы. Ему казалось, что в тёмных глубинах черепа, далеко-далеко, горит огонёк…
— Глеб, — тронул его за плечо Барановский, — надо произвести обыск у Гаева. Мы добыли ордер.
— У Гаева? — поднял брови Матадор. — А что искать у Гаева?
— Акварель, — сказал Барановский.
— Акварель? Но разве не вся Акварель уничтожена? У них есть формула, зачем Гаеву рисковать, оставлять препарат?
— Малыш говорит, что одна колба пропала во время захвата лаборатории… Он подозревает, что Гаев унёс что-то под полой плаща.
— Но вряд ли он хранит Акварель дома.
— Арина вспомнила…
— Арина? — резко обернулся Матадор. — Вы говорили, что она в безопасности.
— Она не только в безопасности, — улыбнулся генерал, — она сильно нам помогает. Она вспомнила, когда угодила под машину…
— Арина попала под машину?! — подпрыгнул на месте Матадор.
— Ничего страшного, — успокоил его Барановский, — пара ушибов… Так вот, она вспомнила, что видела несколько раз, как Гаев капал своему коту в еду алую жидкость… Он часто баловал кота разной экзотикой, Арина не обратила тогда внимания…
— Вот
— Если Гаев подсадил кота на Акварель, — продолжал Барановский, — понятно, зачем ему понадобилась колба. Во всяком случае, это наш единственный шанс. Арина везёт сюда парня с обострённым чутьём на Акварель, пашет как прибор. Сейчас ты встретишься с ней, возьмёшь этого «носа» и двинешь к Самсону… У Арины, насколько я знаю, через два часа выход в эфир в одной новой программе…
— Двадцать секунд осталось, — лейтенант Лейкин не сводил глаз с часов.
Зайцев достал новую подушечку «Дирола», сунул в рот.
Свет в номере погас, экран телевизора потух. На огромном экране на площади, где крутили нон-стоп предвыборную гаевскую бодягу, застыл на мгновение Президент с отвисшей челюстью.
Зайцев вышел на балкон, направил бинокль на городской аэродром. Самолёт Силового Министра одиноко стоял посреди лётного поля. Вокруг суетились люди, махали руками и какими-то шлангами. Взлётные огни на полосе потухли. Свет в стеклянной башне диспетчера погас.
— Бумс, — сказал Зайцев и выплюнул жвачку.
Вытащил из кармана две таблетки, сунул их себе в рот.
Он поверил генералу Барановскому, что сувенир — безопасный. Он хотел отдохнуть часов двадцать.
За десять минут до того, как Выборгу пустили электрическую кровь, с небольшого частного аэродрома в двадцати километрах от города взлетел в небо маленький аккуратный самолёт, на борту которого был нарисован всклокоченный волк.
В салоне его находились два пассажира.
Они сидели друг напротив друга в мягких креслах. На столике, что располагался меж ними, стоял небольшой графинчик водки, блестели на тарелках кружочки солёных огурцов, ломтики селёдки.
— За успех. Не будьте, ей-Богу, как туча. Всё пока идёт хорошо.
— Если бы мои парни не поймали этот спутниковый разговор… Из наших косточек уже заказали бы холодец. Старик не простил бы ни меня, ни тебя.
— Так на то и ваши парни, чтобы ловить спутниковые разговоры. Я окончательно понял, что вы гений. За вас.
— Не суетись, не суетись… Не наливай больше. Не забывай, к кому я лечу… Что делать собираешься со своим заячим мудаком, который нас кинул? Мои ребята привезли из Ирака новые смешные приборчики, хуерубки называются. Отрезают по пять миллиметров…
— Ну… надо подумать. Я не поклонник пыток. Язык, к очкам подвешанный, нос, в салат замешанный… Надо его просто хорошо измудохать. Сейчас-то некогда — выборы…
— Ты что, опизденел? Он лее хотел нас закопать!
— А где я возьму другого? У меня на нём четверть хозяйства держится. После выборов измудохаю, до гробовой доски будет скулить и ручку ещё лизать, что мы ему жить позволили.