Аквариум
Шрифт:
Я грустно усмехнулся:
– А ты так хотел Дятла посмотреть...
– А-а!
– махнул рукой Бабушка.
– Я здесь такого насмотрелся, что мне больше вообще ничего видеть неохота. Вобщем, вы не вернулись. Ночью грохнул период, утром Чапай и Борода пошли вас искать. Прошлись по Речному, не знаю докуда, никого не нашли, а на обратном пути в Шестерке затарились. Я так понял, Командир больше не вас хотел найти, а жратвы надыбать. А потом вроде все устаканилось помаленьку. Он нас в первые дни так работой загрузил, что искать кого-то и некогда было. Трубу наверху, на склоне, починили, ее в натуре, этот бешеный Дятел порвал. Вода появилась. Старую дверь перекошенную выломали еле-еле, два дня корячились, заложили дыру, а ту железку, через которую я вас запустил, укрепили, сделали новый вход. А дальше все по-старому - сидим в
А недели три назад мне Света на ухо шепнула, что с Командиром не так что-то. Сама толком понять не может, но бояться его стала, как прокаженного. Я тоже потом на него повнимательней глянул, а он на Урода похож! А обедали как раз тогда, у меня аж ложка из руки выпала, сижу, рот открыл, смотрю на него и охреневаю. Он тоже на меня глянул быстро, глазами как-то сверкнул и улыбнулся, типа, что - нравлюсь? Бля, Егор, у него не зубы во рту были, а эти, как у кадавров разных, клычищи! На следующий день все уже видели, что Борода в кого-то превращается, даже Чапай, с которым они вроде как сдружились. Ну, собрались за ужином и разложили ему: так и так, ты кто такой есть-то? А он и ухом не повел. Вы че, говорит, граждане, травы курнули? Я - Командир ваш, защитник и предводитель. Что, типа, за вопросы такие бредовые? И как-то вроде прямо в мозгах говорит, да так убедительно, что все и успокоились. Я вот сейчас вспоминаю и понять не могу - три дня с ним жили потом, он уж вообще на человека не похож, а нам как бы по хрен. Гипноз, что ли какой?
– Ну да.
– вставил я.
– Можно и так сказать. Гипноз. Он к вам в подсознание залез и глаза отводил. Они теперь умеют.
– Во!
– вскинулся Бабушка.
– У него когти вместо ногтей, а всем по барабану!
Допил воду, помолчал.
– Он эти три дня вообще ни с кем не разговаривал, не ел почти, а только Светку трахал. С утра до вечера - скрип из подсобки. Она уж, бедная, еле ходила и тоже, как будто, так и надо. А на четвертый день все и случилось. Да так быстро, бля... Я в толчок шел, эти там в подсобке скрипели, а дверь открытая. Ну я мельком и глянул. Светка голая на верстаке лежит, голова ко мне свесилась, а Борода сзади там что-то ковыряется. Я уж хотел дальше идти, смотрю, у нее глаза открытые и как бы стеклянные, а из носа - струйка крови течет. Я на месте застыл, и тут Борода голову-то и поднял. Меня будто с кислоты какой резко отпустило, как повязку с глаз сняли! Светка мертвая, а ее Урод жрет! Морда страшная, рот весь кровищей измазан, глаза прямо в мозг мне смотрят. Ну я заорал благим матом и к остальным ломанулся. Пока объяснял че почем, этот в дверь влетает и Чапая с ходу рвет пополам почти! Валуев его схватить пытался, тот ему по лицу и ноге прошелся, да так, что мясо шмотками полетело. Я калаш успел схватить и давай по нему херачить. А он быстрый, скачет по стенам, уворачивается, смеется, падла! Потом обратно в дверь прыгнул и пропал куда-то. Я - к Валуеву, тот живой, но порванный, мама не горюй. Но ничего, встал, оружие взял, со мной пошел. Ходим по Сараю, ищем Урода, с Валуева кровь течет дуром просто, смотрим - оружейка закрыта, а он там песни горланит. Мы ему - выходи, сука, а он опять ржет, щас, говорит выйду! И правда вышел. Снарягу нацепил, подсумки, Вал в руках. Дверь распахнул и давай в нас стрелять. Мне бочину прострелил, а великану нашему живот. Хорошо Валуев парень крупный, сильный, он Бороду в охапку одной рукой взял и к выходу с ним побежал. Метра два не успел, рухнул прям перед порогом. Борода поднимается, улыбка до ушей, ручищи по локоть красные, а ты что, Бабушка, говорит, носки не штопаешь? Только хотел ко мне рвануть, я в него весь магазин и выпустил. Его за дверь выбросило, еле успел захлопнуть и засов задвинуть, он с той стороны уже долбит, да так, что стена ходуном ходит. Минут тридцать долбил, орал, потом свалил куда-то. С тех пор почти каждую ночь приходит, долбит, рассказывает мне, как меня жрать будет. Прямо у меня в голове рассказывает...
Бабушка замолчал. Его заметно потряхивало, словно он заново переживал, эти страшные события.
Я тоже опустил затуманившиеся глаза, сказать было нечего. Из памяти на меня смотрели люди. Настоящие. С большой буквы... Хмурый Серега, быдловатый Дядя Миша, простодушный Вова, невозмутимый Леший, деловой Чапай, весело смеющаяся Света, большой, добрый Валуев... Откуда-то снизу который раз начала подниматься, затапливая разум, волна нечеловеческой обреченности и отчаяния.
Настя осторожно и ласково прикоснулась к сознанию, словно легонько пожав руку теплыми пальцами. Стало полегче. На смену меланхолии шли ярость и жажда мщения.
– Валуев-то хоть не долго мучился?
– спросил я.
– Нет.
– хрипло ответил Бабушка.
– Я, когда дверь захлопнул, он уже откинулся. Я, вообще, не знаю, как он смог через весь Сарай этого Урода протащить. Тот же его рвал всю дорогу, живого места не осталось...
– А ты? Борода в тебя из Вала в упор почти шмальнул. Как, вообще, выжил-то?
– Да он вскользь попал, - отмахнулся Бабушка, задирая грязный бушлат и майку. На боку краснел здоровенный, совсем свежий шрам.
– Кожу с мясом чуть-чуть содрал, ни печенку, ни ребра не задел. Я остатками бальзама мазал, вон, видишь прошло почти. Ладно, херня! Меня по жизни еще и не так рвали.
Я покачал головой, сжал кулаки. Борода...
– Он когда последний раз приходил?
– Дня два назад где-то. Ночью тоже вроде, если по часам... Да я тут, Егор, сижу, наверх-то почти не вылезаю. День, там ночь, хрен его знает.
– Нету там больше ночей, Бабушка.
– вставил я.
– Один бесконечный серый день...
– Сначала почти каждую ночь в дверь ломился.
– продолжил тот, видимо, не поняв, о чем я.
– Я пару раз даже чуть не открыл, он словно прямо в голову залазает и руками управляет. Опомнился в последний момент. Потом поутих маленько. Раз в три дня начал являться. Присосался, собака, как банный лист к жопе... Вобщем, неделю где-то я здесь сидел среди мертвецов, потом решился все-таки. Утром вышел, похоронил, как надо. До темноты горбатился. Бок, сука, горит, а я копаю. Ладно хоть не припрыгал никто, повезло. Закопал глубоко, камней натаскал, сверху насыпал, чтоб этот не разрыл, кресты сколотил...
– Мы видели.
– сказала Настя.
– Это правильно. Людей надо хоронить по-человечески. Даже здесь...
Бабушка посмотрел на Настю. Во взгляде были очень необычные для его лица теплота и нежность. Словно старый дед, к которому наконец-то приехала любимая внучка.
– Настя.
– мечтательно протянул он.
– Молодец, Егорка! Такие подарки даже там, где мы жили, редко дарят, а уж здесь... Ты уж береги ее, сынок...
– Стараюсь.
– ответил я. Сынок! Да, постарел дед, постарел...
Тот допил остатки кипятка и продолжил.
– А второй раз я вчера наверх вылез. Период же был на днях... Вылез и охренел. Вообще ничего не понял. Магазин, кстати, пустым оказался.
– Да.
– сказал я.
– Мы тоже охренели сегодня. Выключили наш мирок, Бабушка. Все, не нужен он больше никому. Причем, есть мнение, что это наш с Настей косяк.
– Не грузи, Егор. Не надо...
– тихо произнес он.
Я посмотрел в прищуренные, столько всего в жизни повидавшие, глаза, позволил себе заглянуть чуть дальше, за них, и понял, что Бабушка давно для себя все определил. Он остается в Сарае до конца. Точка. Без вариантов. Смысла дергаться дальше он не видел. Что там - наверху, ему совершенно фиолетово. Он остается умирать... А сейчас Бабушка просто очень благодарен нам с Настей и рад нас видеть, просто, как что-то хорошее и человеческое на последней ступеньке жизни.
Он грустно улыбнулся. Кивнул. Прочел в моих глазах понимание, урка мой проницательный! На глаза снова навернулись слезы...
– Ну что, робяты!
– с наигранной бодростью сказал он.
– Еда-то у меня еще осталась с того периода. Что я тут один много съем? Так что давайте-ка помойтесь, вода еще течет, порубайте, да отдохните. Я так секу, вы сюда не по ровной дороге добирались. Вон, аж с ног валитесь. А там, потом и поговорим...
Тут он был прав. Сил почти не было. Шли долго.
– Бабушка.
– улыбнулся я.
– Ты мне пока топор наточишь? А то, столько говна срубил, затупился, бедный.
Лицо старика просияло счастливой улыбкой.
– Сделаем! В лучшем виде!
В холодном душе, я понял, что силы все-таки оставались. И у меня, и у Насти. Мы долго и страстно любили друг друга под потоками ледяной воды, и нам было жарко. Дикое напряжение последних часов подстегнуло чувства, так что спать мы улеглись только через час. Зато уснули сразу и крепко.