Аквариумная любовь
Шрифт:
24
У меня родился крошечный ребенок, не больше мизинца. Его забирают сразу после родов и не приносят, как я ни умоляю. В конце концов я иду в столовую и кричу, что хочу видеть моего малыша. Мне подают тарелку с салатом.
— Какого черта, — ору я. — Где мой ребенок?
— Здесь, — отвечают головы в колпаках и заливаются громким смехом.
Я приподнимаю вилкой лист салата. Под ним лежит маленький съежившийся зародыш.
Я
На кухне капает вода из крана. Жалюзи опущены, и сквозь них на пол падают тонкие полоски света.
Я принимаю душ и возвращаюсь в комнату. С моего обнаженного тела стекает вода. Я облокачиваюсь на подоконник. Август. Темно-зеленая листва. Мне так паршиво, что я даже боюсь дышать.
Я понимаю, что мне надо уйти — хотя бы для того, чтобы взглянуть на все это со стороны. Вот он, критический момент, поворотная точка в развитии наших отношений. Сейчас или никогда.
Я отворачиваюсь от окна и принимаюсь складывать свои вещи: одежду, пару книг, плюшевую пантеру.
Из дома напротив за мной наблюдает мужчина в клетчатой рубашке. Я вспоминаю, что на мне ничего нет, но потом думаю: какая разница? Если кому-то нравится смотреть, как голая женщина пакует свои вещи, почему я должна ему мешать?
Я изо всех сил стараюсь не плакать, пока вдруг не замечаю маленькую черно-белую фотографию, затерявшуюся среди книг на книжной полке. Тут я не выдерживаю и реву. Я беру фотографию в руки.
Детская фотография Йоуни.
Он смотрит прямо в камеру. Его волосы выгорели на солнце и топорщатся на макушке. Он перебирает пуговицы красной шерстяной кофты и того и гляди заплачет. У него пухлые щечки, и он похож на маленького щенка бульдога.
«И этот тип трахал меня в задницу», — думаю я и смеюсь сквозь слезы.
И вдруг понимаю, что не могу его бросить.
Я представляю себе Йоуни. Вот он сидит за столом, подперев голову руками, — волосы торчат во все стороны, глаза воспалились от усталости. Вот он уплетает ягодный мусс на кухне посреди ночи, без конца подливая молока и изредка удивленно поглядывая на меня. Вот он входит в меня, хватает меня за волосы в порыве страсти, падает мне на грудь и покрывает поцелуями мое лицо.
Я думаю, что не могу его бросить, и все же одеваюсь, поднимаю сумки, выхожу в прихожую и открываю входную дверь.
На улице я надела солнечные очки. «Самой главное — уйти», — сказала я себе. По-моему, кто-то так говорил в «Никчемных» у Каурисмяки. Или в каком-то другом фильме.
Я взяла такси до Писпалы и всю дорогу прижимала к себе свои сумки, рассеянно наблюдая, как меняется пейзаж за окном.
Я ехала и думала, что никогда больше не буду полагаться на людей или рассчитывать на чью-либо помощь. Да и может ли вообще один человек помочь другому?
Я решила, что дальше буду идти по жизни одна. Хотя, честно говоря, понятия не имела, что это значит.
На кухне сидела моя соседка Карина.
— А вот и я, — сказала я, опуская сумку на пол. На мне по-прежнему были солнечные очки.
— Привет, как съездила? — спросила Карина. Она сидела на краю скамейки и ела йогурт.
— Замечательно, — ответила я и отхлебнула воды прямо из-под крана. Я поставила на стол бутылку сливового вина, положила рядом плитку шоколада и ушла в свою комнату.
Я села на кровать и закурила, представляя себя героиней черно-белого кино. «После расставания она стала искать утешения в приземленных вещах… только так она могла хоть как-то сохранить душевное равновесие», — повествовал бы голос за кадром.
Неожиданно в дверях показалась Ирена. В руках у нее был коричневый конверт.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответила я.
— Что случилось?
Она уселась на стул возле письменного стола. Впервые я видела ее ненакрашенной. Глаза у нее запали.
— Ничего не случилось. Просто решила поразвлечься, как ты мне советовала.
— Ну и ну.
Она бросила конверт на стол:
— Пришло пару дней назад.
Я затушила сигарету и вскрыла конверт.
В письме сообщалось, что меня приняли в университет. Учеба начнется пятого сентября.
Я протянула письмо Ирене.
— Ух ты! — завопила она. — Поздравляю!
Потом сложила письмо и внимательно посмотрела на меня, склонив голову набок.
— Что с тобой? Ну-ка, сними очки.
Она села рядом со мной на кровать, осторожно сняла с меня очки и положила их на стол.
Я уткнулась ей в плечо. Она обняла меня.
Я больше не плакала, просто сидела, уткнувшись в нее носом.
— Вот, значит, как оно все, — сказала Ирена и провела рукой по моим волосам.
Я отгородилась на пару дней от всего мира, объявив, что меня ни для кого нет. Я не хотела, чтобы меня беспокоили — ни Йоуни, ни кто-либо другой. Я сообщила Марите, что больше на работу не выйду, решив продлить свой отпуск до пятого сентября. Марита пригласила меня на завтрашнее новоселье.
— Конечно приду, — сказала я, точно зная, что никуда не пойду.
Я проспала пятнадцать часов кряду. Проснувшись, наелась до отвала и провалялась в кровати весь остаток дня. Ирена притащила мне из комиссионки старые газеты и пару романов. Среди всей этой кучи был порножурнал «Калле».
— Глупая шутка, — сказала я, но все же пролистала его.
На следующий день я осмелилась выйти на улицу. Я несколько часов бродила по Тампере. Вечером я все же решила пойти на вечеринку, прихватив с собой для виду Ирену.