Алая нить
Шрифт:
Все как один жители Галены считают его моим ребенком. Хорошо, что это так. Мною они мало интересуются, а вот к нему относятся с нежностью. Думаю, что они поступают так ради тети Марты. Она считается влиятельным лицом в здешнем обществе. Все любят и уважают ее. Она благороднейшая из дам и делает для людей только хорошее. Они и меня терпят ради нее. А Джошуа они любят самого по себе. Он прекрасен, как Салли Мэй, и такой же обаятельный, каким был когда-то папа. Тетя Марта сказала, что именно благодаря своему обаянию и стати отец покорил мамино сердце.
Мне не спится сегодня. Не могу понять почему. У меня какое-то очень странное чувство, будто что-то должно случиться. Хорошее ли, плохое — не знаю.
Томас
Томас так же добр, как тетя Марта. Джошуа обожает его. Все в Галене увлечены Томасом. Мне тоже нравится Томас, но он ясно дал понять, что думает о женитьбе. Он поговорил с тетей Мартой об этом, а она затем со мной. Почему он хочет жениться на мне, я не знаю. В этом городе нет ни одной незамужней женщины, которую бы не прельщала возможность стать женой Томаса Атвуда Хоутона. Он же, как назло, ухаживает за девушкой, которая совершенно им не интересуется.
Я набралась храбрости и спросила его без обиняков о том, что у него на уме. Он ответил, что хочет видеть рядом с собой не жеманную девицу, а человека, который имеет и высказывает свое собственное мнение. Я заметила, что тетя Марта тоже имеет свое мнение. И он согласился, что Марта его ближайший и лучший друг. Я сказала, что было бы очень разумно и мудро, если бы он женился на ней. Она больше подходит ему и ближе ему по возрасту. Он сказал, что речь идет о любви, а не о разумности.
Мне порой кажется, что чем больше я сопротивляюсь, тем тверже становится его намерение жениться на мне. Так что я собираюсь жеманничать и вздыхать. Может, это поколеблет его решимость.
Объявление о моей помолвке с Томасом полностью перевернуло мою жизнь. Люди теперь разговаривают со мной. Они даже вежливы со мной. Некоторые притворяются моими друзьями. Эльмира Стэндиш настоятельноприглашала меня на полуденный чай с дамами из Женского общества. Тетя Марта является членом этого общества. С тех пор как я появилась в ее жизни, она ни разу не посещала их посиделки, но вчера она ходила со мной. Я так благодарна ей за это.
Несколько молодых особ, поскольку я теперь — девушка из «приличного общества», разговаривали со мной. Их мамаши наблюдали, но не отзывали их назад. У барышень накопилось много вопросов, не о Томасе, а об отце Джошуа. Я чувствовала, как к лицу приливает кровь. Одна, как оказалось, слышала, что отец ребенка был горцем, который перезимовал однажды в нашем доме. Другая слышала, что он был бродягой. Еще одна заявила, что ее мамочка очень огорчена, потому что я обворожила Томаса так же, как Салли Мэй бедного Ноя Карнеги. Я спросила об этом.
Здесь помнят Салли Мэй. Ее бедная бабушка умерла еще до того, как я попала сюда. Одна барышня сказала, что старая миссис Грейсон вознеслась на небеса только для того, чтобы не проходить через весь этот ад с Салли Мэй еще раз. Я спросила, что она имеет в виду, на что другая ответила, что Салли Мэй привораживала парней, которые были намного лучше ее. Она прямо смотрела на меня, и я прекрасно поняла, что она имеет в виду. Еще одна поведала, что последним увлечением Салли Мэй был Ной, сын одного из старейшин церкви. Он как-то признался бабушке Салли Мэй в том, что они делали во время воскресной прогулки. Другая барышня, сверкая глазами, сказала: «Ты знаешь,
Одна из барышень поинтересовалась, вернется ли Салли Мэй в Галену после того грандиозного скандала. Я прикусила язык. Меня переполняли чувства. Я чуть было не сболтнула, что Салли Мэй разрушила мою семью. Но если бы я сказала, они бы набросились на меня, как стая ворон, и клевали бы меня, выпытывая все детали, как да почему. И они растащили бы страшную правду по всему городу, как навоз по полю.
Так лучше для Джошуа, пусть все думают, что он мой, а не рожден Салли Мэй Грейсон.
Бедный Мэттью. Я плачу каждый раз, когда думаю о нем. Я тоскую по нему очень сильно. Так же, как по маме. Интересно, куда он ушел после того, как сжег папино поле? Увижу ли я его когда-нибудь снова? И если да, что он мне скажет по поводу Джошуа? Будет ли он меня ненавидеть, как папа? Думаю, что да. Но это не вынудит меня сожалеть о том, что я сделала и почему.
Тетя Марта говорит, что все во власти Божьей. Если это так, то Бог хорошенько все запутал. Тетя Марта говорит, что все происходит по Его благому замыслу. Она говорит, что Бог каждому предназначил свой путь. Мне хочется кричать, когда она говорит так. Мама умерла, захлебнувшись собственной кровью — это что? Божий замысел? Папа спился — это тоже Божий замысел? А когда Мэттью женился на Салли Мэй, которая всем приносила только горе? А когда папа стал отцом ребенка жены собственного сына? Добрый, любящий, верный Мэттью — что он сделал такого, чем заслужил все эти несчастья? Согласно какому благому замыслу произошли эти страшные вещи?
Тетя Марта не знает всего. Я буду последней, кто скажет ей. Она счастлива в своем неведении. Я надеюсь, тетя Марта останется незрячей. Я бы не хотела, чтобы она узнала обо всей грязи и низости жизни. Я бы скорее умерла, чем позволила ей узнать о том позоре, который папа навлек на всех нас. Иисус тети Марты исцеляет больных, воскрешает мертвых и может накормить пять тысяч голодных. Как и мамин Иисус. Пусть она верит в эту чудесную, замечательную сказку.
Иисус, которого я знаю, стоит в стороне и ничего не делает. Он никого не спас и не потушил пожара. С Него начались все несчастья. Может, Он такой, как эти обитающие на Олимпе боги, о которых я читала. Они тоже наслаждались, играя с людьми. Когда кто-то переставал быть им интересен, они бросали его. Может, именно это Бог и сделал. Ему наскучили мама, и Салли Мэй, и Мэттью, и папа. Может быть, Отче наш, сущий на небесах, похож на тех божков. Я не могу не думать, что было бы лучше, если бы Иисус просто сидел и смотрел спектакль, разворачивающийся у Его ног, а не принимал бы участие в нем, хорошее ли, плохое ли.
И потом, иногда я задаюсь вопросом, что если Иисус — просто персонаж из большой черной книги.
Больше я ничего не знаю. Не могу думать об этом много, слишком тяжело.
Когда я была маленькой девочкой и мы с мамой собирали цветы на лугу, я думала, что Бог с нами. Я любила Его и разговаривала с Ним, как учила меня мама. Я думала, Бог везде, даже внутри нас. Мама всегда говорила, что это так. И я верила ей. Я всегда верила всему, что говорила мама.
Теперь я ни во что не верю. Так меньше боли.