Алая нить

Риверс Франсин

Джеймс поцеловал меня. Это был не такой поцелуй, каким Томас целовал меня. Он не был ни целомудренным, ни кротким. Все внутри меня затрепетало, так что только одна мысль вертелась в голове — поскорее бежать, чтобы не сгореть в том всепоглощающем огне, который он зажег во мне. Я оттолкнула его и поднялась на ноги. Я сказала, что он не будет ухаживать за мной, как за Салли Мэй Грейсон.

Я побежала за Джошуа, но Джеймс поймал меня. Он сказал, что никогда не хотел жениться на Салли Мэй и ужасно сожалеет, что Мэттью совершил эту глупость. Я сказала ему, чтобы он отвязался от меня. Он твердо заявил, что ни за что не отпустит меня, пока жив. «Ты принадлежишь мне, Мэри Кэтрин Макмюррей, еще с тех пор, когда ты была ребенком, и ты знаешь это». Я сказала

ему, что он не очень-то подходящая партия. А он возразил, что не такая уж и плохая, куда лучше, чем выходить замуж за нелюбимого человека. Мне нужно было бежать тогда. Но я осталась, и он поцеловал меня снова. Когда я смогла справиться с волнением, я попросила его уехать из Галены. Он сказал, что уедет только тогда, когда я буду готова уехать с ним, не раньше. Я сказала, что он сумасшедший. Он рассмеялся и согласился со мной. Сумасшедший от любви.

И теперь я сижу в тиши моей комнаты и пытаюсь разобраться б этой путанице.

Тетя Марта плакала весь вечер. Томас заходил сегодня утром, и я сообщила ему, что не могу выйти за него замуж, и объяснила почему. Он сказал, что даст мне немного времени одуматься. В ответ я выпалила, что мне вообще-то раньше надо было придерживаться здравого смысла и не соглашаться выходить за него замуж. Я сказала, что у меня и в мыслях не было обидеть его или причинить ему боль. Я восхищаюсь им и уважаю его как друга. Я сказала, что не люблю его. Он сказал, это совсем не любовь, то, что я чувствую к Джеймсу Фарру. Он сказал, что мне следует идти только с ним, Томасом, под венец и покончить с моими детскими фантазиями и страстями. Он сказал, что оставит меня одну, чтобы я могла подумать, от чего я отказываюсь.

Я ощущаю себя виноватой за то, что нарушила данное ему слово. Было бы хуже, если бы я стала женой Томаса и разбила сердце себе, и ему, и Джеймсу. Но Томас видит все не так, как я.

Я упала на колени перед тетей Мартой и попыталась все объяснить. Она сказала, что прекрасно понимает, что случилось. Она сказала: «Ты дочь своей матери, Мэри Кэтрин». Она сказала, что некоторые мужчины — как крепкое вино, которое сразу ударяет девчонкам в голову, и затем всю оставшуюся жизнь они расплачиваются за мимолетное удовольствие. «Если ты сделаешь этот шаг, Мэри Кэтрин, вся твоя жизнь будет тяжелым испытанием. Джеймс увезет тебя в дикие края, где все придется начинать с нуля». Она сказала, что очень надеялась на лучшую для меня долю, чем та, что выпала моей матери.

Мы с Джеймсом женаты вот уже семьдесят три дня, девять часов и пятнадцать минут, и ни одной секунды боли или печали! Я так с ним счастлива, что даже не могла писать. Я наслаждалась каждой минутой, проведенной с ним.

Мы вообще не собирались жениться. Только благодаря тете Марте пастор провел церемонию венчания. Он отказывался, но тетя Марта сказала, что мы с Джеймсом должны сочетаться законным браком перед лицом Господа нашего и что в противном случае пастор возьмет на себя грех за то, что молодые будут жить невенчанными. Так что он сделал свое дело как можно скорее.

Тетя Марта, Бетси и Кловис были там вместе с нами. Больше никто не пришел. Снова я изгой, но меня это не волнует. Мы живем в небольшом домике на краю города, рядом с мельницей, и, в любом случае, людей мне приходится видеть нечасто. Джеймс сказал, что мы переедем в Чикаго, как только у него будет достаточно денег для переезда.

Этот съемный домик просто чудо. Рядом с Джеймсом я счастлива каждую минуту моей жизни. Когда он обнимает меня, я забываю обо всем на свете, кроме того, как сильно я люблю его. Мне все равно, что там все болтают.

Джеймс пошел работать на лесопилку. Уходит он рано утром, а приходит домой на закате.

Делать особенно нечего в этом крохотном домике, и только Джошуа составляет мне компанию. Большую часть времени я провожу в мыслях о Джеймсе и в ожидании его прихода. Я разбила небольшой садик перед домом.

Джеймс

привел тетю Марту. Он очень беспокоился обо мне, потому что в последнее время я болею. Тетя Марта заварила мне цветочный чай, и мы долго говорили о разных разностях. Она задавала мне вопросы. Некоторые из них меня удивили, настолько личными они были. Она поцеловала меня, как раньше, бывало, мама, и сказала, что мне не стоит беспокоиться. Что все прекрасно. Она позвала Джеймса. Когда он вошел, тетя Марта сказала нам, что со мной приключилось.

У меня будет ребенок, и я рожу этой зимой.

Или умру в родовых муках.

Я боюсь. Никогда еще так не боялась. Ни когда умерла мама, ни даже когда папа вышвырнул меня на улицу перед наступлением зимы. Мне не было так страшно, когда я помогала Салли Мэй б последние часы ее жизни на этой земле. Я верила, то, что случилось с ней, не должно случиться со мной. А теперь я уже не так уверена.

Салли Мэй позволяла своим страстям править собой, и оказывается, я тоже. Джеймс знает, как сделать меня счастливой. Он говорит, что так и должно быть между женщиной и мужчиной. Что и в Библии об этом сказано. Я спросила, где. Он не смог показать, но клянется, что это правда. Я не отваживаюсь спрашивать у пастора. Он считает меня Иезавелью [16] и относится ко мне соответствующим образом. Я попаду прямо в ад, если он что-нибудь расскажет об этом, а ведь он все время разговаривает с Богом.

16

Иезавель — 1) жена израильского царя Ахава, поощряла поклонение Ваалу, пыталась истребить пророков Господа (см.: 3 Цар.); 2) пророчица, известная своей безнравственностью и идолопоклонством (см.: Откр. 2:20).

Я не могу сказать Джеймсу о моих страхах. Джеймс узнает, что что-то не так, и только будет беспокоиться. Я давно поняла, что беспокоиться заранее не стоит.

Поговорила вчера с тетей Мартой. Но и ей не смогла открыться, так как мне было очень стыдно. Она согласилась взять к себе Джошуа, когда мое время подойдет. Она сказала, что присмотрит за ним, пока я не разберусь со своим малышом. Я знаю, теперь даже тетя Марта думает, что Джошуа мой. Она, должно быть, думает, что я лгала ей, говоря, что его мать Салли Мэй. Я заплакала. Не смогла удержаться. Она спросила меня, что случилось, но я ей не ответила. Очень больно, когда люди о тебе думают самое плохое. Я сказала ей, что если я умру, пусть Джошуа останется с ней навсегда. Она заверила, что я сильная и здоровая и что у меня не может быть никаких проблем. У меня чуть было не сорвалось с языка, что Салли Мэй тоже была здоровой и сильной. Тетя Марта сказала, что я должна положиться на Бога и довериться Ему. Она сказала: «Бог любит тебя, Мэри Кэтрин Фарр».

У меня нет никаких причин доверять Богу и слишком мало доказательств, что Он любит меня. Я не смогла этого сказать тете Марте. Она так сильно верит и обязательно начнет задавать вопросы. Даже если я скажу всю правду, она, скорее всего, не поверит мне. Вероятнее всего, она подумает, что я выдумала все, как и то, что не я мать Джошуа. Я сама иногда с трудом в это верю, когда вспоминаю папу и то, каким он был, пока мама была жива.

Я написала письмо Томасу Атвуду Хоутону и попросила у него прощения. Возможно, на душе станет легче, если он простит меня.

Я чувствую, как бесы забрались в меня и очень удобно устроились в моей душе. Уже прошел месяц, а Томас все еще не ответил на мое письмо. Вчера я отправилась в Галену с Джеймсом. Я просила его отвезти меня в церковь с тетей Мартой. Что он и сделал.

Только пастор говорил с нами. Самую малость. О погоде.

Думаю, Бог чувствует то же самое.

Листья на деревьях становятся желто-красными. Джошуа — мое утешение весь день, пока Джеймса нет дома.

Тетя Марта приходила вчера. Говорить много мне не хотелось.