Альберт Эйнштейн
Шрифт:
— Совсем недавно у меня был в Берлине русский коммунист, — откликнулся Эйнштейн. — Он тоже ученый, как и ваш Мартене. Его послал в Германию Ленин, чтобы печатать там книги. И как бы вы думали, какие? Полный курс физики Хвольсона, технический справочник «Хюттэ» и другое в том же роде! Они напечатали в Петербурге мою теорию относительности. Республика рабочих и ученых…, Если бы пять лет назад кто-нибудь сказал, что это произойдет, и произойдет теперь же, немедленно, произойдет в России, — его сочли бы сумасшедшим!
— Крот истории роет хорошо, — вымолвил Штейнметц.
Из Скенектеди путь лежал в университетский городок Принстон, где отцы университета вышли навстречу Альберту Эйнштейну. Он согласился прочитать здесь небольшой курс, четыре
Одной из причин, побудивших Эйнштейна совершить поездку за океан, было наметившееся впервые в 1921 году сближение его с так называемым сионистским движением. Это сближение не было окрашено ни тогда, ни позднее в политические цвета, но имело чисто гуманитарный оттенок. Эйнштейна вдохновляла мысль о создании в Палестине университета, который мог бы стать культурным очагом еврейского народа. Политические цели сионизма, особенно в их крайнем националистическом и расистском выражении, оставались для него глубоко чуждыми. Он высказывался не раз за арабо-еврей-ское сближение и вызвал этим недовольство сионистских лидеров. «Эйнштейн, — читаем в биографическом труде, получившем специальное одобрение ученого — никогда не стремился к образованию самостоятельного еврейского государства…» «Он всегда расходился с сионистской идеологией в том ее аспекте, который нес с собою опасность национализма…»
Вот как объяснял сам Эйнштейн — в письме к прусскому министру (из партии немецких националистов) фон Гельпаху — свой интерес к так называемому еврейскому вопросу:
«Трагедия евреев в том, что они — народ, которому недоставало поддержки общества. Результатом явилось отсутствие солидных основ для формирования личности индивидуума, что ведет к крайним формам моральной неустойчивости… И я понял, что единственный путь спасения еврейского племени — это добиться того, чтобы у каждого еврея возникла связь с жизнеспособным обществом, которое защитило бы его от унижений…»
«Я видел, как беспощадно окарикатуривали евреев в Германии, и это зрелище заставляло мое сердце обливаться кровью. Я видел, как, с помощью школы, юмористических журналов и бесчисленного множества других способов, подавлялась вера в себя у моих братьев-евреев…»
«Все это Вы, может быть, назовете национализмом, и в этом обвинении есть зерно… Во всяком случае, целью данного национализма является не власть, а человеческое достоинство и уважение к человеку…»
В «Письме к арабу», отправленном вскоре после первых кровавых столкновений, спровоцированных английскими колониальными властями в подмандатной им Палестине, Эйнштейн писал:
«Милостивый государь, Ваше письмо доставило мне большое удовольствие. Оно показало мне, что на Вашей стороне есть добрая воля к разрешению нынешних трудностей в духе, приемлемом для обеих наших наций. Я верю, что эти трудности более психологического, чем реального порядка, и что они могут быть преодолены, если обе стороны приложат добрую волю…»
«То, что особенно ухудшает нынешнее положение, это тот факт, что евреи и арабы стоят друг против друга, как противники перед лицом мандатной державы. Это положение невыгодно для обеих наций и может быть изменено лишь путем поисков компромиссного пути, с которым могли бы согласиться обе стороны…»
Далее Эйнштейн излагал свой план совместного арабо-еврейского управления территориями, на которых проживают граждане обеих наций. План предусматривал создание правительственного совета из восьми человек, по четыре от еврейского и арабского населения. В состав «четырех», по мысли Эйнштейна, должен войти один представитель рабочих, избранный профсоюзами, один юрист, избранный юристами, один врач и один церковнослужитель. «Эти 8 человек, — писал Эйнштейн, — должны собираться не реже раза в неделю и руководствоваться не интересами своей
Нечего и говорить, что «план Эйнштейна» был встречен сионистской верхушкой с крайним раздражением и неизменно замалчивался ею. Во всяком случае, среди бесчисленных славословий, расточавшихся официальными сионистскими ораторами по адресу ученого, тщетно было бы искать хоть малейшего упоминания о существовании этого плана!
Весной 1921 года политические замыслы сионизма находились, однако, еще в зародышевом состоянии, и предпринятое в эти дни лекционное турне будущего президента государства Израиль Хаима Вейцмана преследовало более скромную цель. Вейцман был профессором химии Манчестерского университета и располагал обширными связями в научном мире Америки. Поездка имела задачей сбор средств для еврейского университета в Палестине — идея, которую с энтузиазмом поддержал Эйнштейн. Пригласив ученого присоединиться к нему в этой поездке, сионистский лидер, без сомнения, намеревался использовать имя знаменитого физика в своих пропагандистских целях. Эйнштейн знал об этом и после некоторых колебаний дал согласие на этот план. Опубликованная недавно переписка Вейцмана по данному вопросу содержит довольно любопытные указания насчет подлинного характера позиции Эйнштейна в отношении сионистского движения. «Эйнштейн, — писал Вейцману руководитель берлинского сионистского центра Блуменфельд, — совершенно не является сионистом в нашем понимании этого слова,и я прошу Вас не делать никаких попыток вовлечь его в нашу организацию…»
Выступления ученого на массовых митингах и народных собраниях во многих городах Америки прошли с успехом.
Идея создания нового культурного очага на древней земле предков еврейского народа нашла поддержку и со стороны тех, кто был чужд каких бы то ни было националистических тенденций. (По мысли Эйнштейна, университет в Палестине должен был быть открыт для всех, в том числе и для арабов.) Все это доставило ученому большое нравственное удовлетворение. «По моему глубокому убеждению, — отмечает один из близких к Эйнштейну людей, — он совершил бы точно такую же поездку для отстаивания прав любой другой нации!»
3
На обратном пути из Америки — Англия. Том-сон и Резерфорд ждали его у причалов ливерпульского порта. Королевское общество приветствовало Альберта Эйнштейна, в стенах колледжа Троицы, в тех стенах, где жил и работал Исаак Ньютон.
— То, чем Ньютон был для восемнадцатого столетия, тем Эйнштейн стал для двадцатого, — сказал председатель. И добавил: — Признать этот факт англичанам, возможно, нелегко, но, как видите, они его признали.
В один из следующих дней Резерфорд подвел своего гостя к гробнице Ньютона в Вестминстере.
Бернард Шоу, пожимая руку Эйнштейну, сказал:
— Всех вас восемь человек, только восемь!
Эйнштейн не понял:
— Кто эти восемь и какое я имею к ним отношение?
Шоу продолжал:
— Пифагор, Птолемей, Аристотель, Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн.
«Возможно, что со свойственным ему чувством юмора он сказал это в шутку», — простодушно смеялся Эйнштейн, рассказывая об этом Эльзе. На обеде в его честь в Лондоне рядом с ним посадили архиепископа Кентерберийского. Архиепископ с некоторых пор интересовался теорией относительности и вопросом о том, нельзя ли извлечь из нее что-либо для религии. По этому вопросу он слышал разноречивые мнения: Дж. Дж. Томсон сказал, что, по его убеждению, никакой связи между религией и теорией относительности нет. Артур Эддингтон (видный астрофизик), наоборот, заверил архиепископа, что такая связь есть. Для разрешения этого интригующего противоречия архиепископ и попросил посадить его за обеденным столом рядом с автором теории относительности. Более авторитетной экспертизы и впрямь трудно было себе и представить! Как только наступил подходящий момент, между соседями произошел следующий краткий диалог:
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
