Алчность и слава Уолл-Стрит
Шрифт:
Представителям прессы было, как обычно, запрещено присутствовать на заседаниях конференции, но многие из них все равно появлялись в «Беверли-Хилтоне». Репортеров не выгоняли из отеля, но за ними внимательно следили и не давали им входить в комнаты, где были запланированы заседания. Только определенным участникам, таким, например, как Уильям Фарли (клиент Drexel и глава Fruit-of-the-Loom), было разрешено делать комментарии перед журналистами, да и те тщательно составлялись сотрудниками Drexel, чтобы сделать упор на темах конференции.
Это был лишь один компонент крупнейшей атаки на средства массовой информации, когда-либо предпринятой частным лицом, проходящим по уголовному делу в качестве возможного
Вскоре после конференции по бросовым облигациям Drexei устроила собственные двухнедельные торжества в их честь, включавшие спортивные соревнования, лекции и демонстрации рекламных видеороликов, посредством которых Расхваливались достоинства этих ценных бумаг и их вклад в процветание Америки. В рамках новой рекламной политики, впервые провозглашенной на конференции, Drexel отказывалась от своих длительных попыток заменить в массовом лексиконе слово «бросовые» на «высокодоходные». Вместо этого она решила использовать некогда опальное слово в своих интересах. Служащим фирмы были розданы значки с лозунгом: «БРОСОВЫЕ ОБЛИГАЦИИ ПОДДЕРЖИВАЮТ АМЕРИКУ В ХОРОШЕЙ ФОРМЕ». В одном из рекламных роликов Джозеф и председатель правления фирмы Роберт Линтон синхронно произносят следующие слова: «У вас возникли проблемы? Обратитесь в Drexel».
В рекламных объявлениях на целую газетную полосу изображались те, кто, как утверждалось, вкусил от щедрот, сулимых бросовыми облигациями. Это были, разумеется, не такие люди, как сам Милкен или его приверженцы вроде Карра или Спигела, а пышущий здоровьем молодой человек, его беременная жена и их ребенок, стоящие перед новым домом, который скоро будет сдан в эксплуатацию. Что же связывало эту идиллическую сценку из семейной жизни с бросовыми облигациями? Сопровождающий текст гласил, что построившая дом компания Hovanian является клиентом Drexel, который с помощью бросовых облигаций сумел «обеспечить 50 000 человек жильем и 20 000 – средствами к существованию». Рекламная кампания на телевидении, обошедшаяся в 4 млн. долларов, была столь же сентиментальной: в фильме рассказывалось о построенной с помощью бросовых облигаций Drexel электростанции в Видалии, штат Луизиана, которая якобы уменьшила безработицу в этом Богом забытом городке. Многие в Drexel были в ярости, когда репортер «Уолл-стрит джорнэл» Лори Коэн подчеркнула, что рекламный телефильм снимался даже не в Видалии, что большинство работников электростанции живет в других местах и что департамент труда Луизианы поставил под сомнение заявление о том, что постройка электростанции привела к сокращению безработицы.
Телевизионная рекламная кампания была опять же лишь частью стремительного наступления на средства массовой информации. Ричард Сэндлер и другие союзники Милкена в Drexel стали пытаться контролировать все отзывы о Милкене в масс-медиа. Все журналисты, освещавшие события под тем или иным углом зрения, «анализировались» и «сортировались» в зависимости от того, насколько благосклонными они казались по отношению к Милкену и насколько легко ими, по мнению «аналитиков», можно было манипулировать. Люди Милкена делили репортеров на две основные категории: на «идеологов», то есть надежных сторонников линии Милкена, придерживавшихся сходных политических взглядов, и «прагматиков», которым те или иные сведения, необходимые для написания материала, предоставлялись лагерем Милкена в обмен на трактовку событий в нужном ключе.
Любимым «идеологом» команды Милкена был Эдвард Дж. Эпстайн, обозреватель
Влиятельнейшими выразителями промилкеновской линии стали авторы редакционной полосы «Уолл-стрит джорнэл». Они явно поддерживали направленную против истэблишмента политику «созидательного разрушения», автором которой, по их мнению, был Милкен, и демонстрировали плохо скрываемое презрение к законам о ценных бумагах как к ненужным правительственным ограничениям на новаторство и предпринимательство.
По мере того, как жаркое лето 1987 года медленно близилось к концу, на Уолл-стрит наступало тревожное затишье. Период сотрудничества с властями, кульминация которого пришлась на заключение сделок о признании вины с Боски и Сигелом, очевидно, миновал. Предъявление новых обвинений Фримену, Уигтону и Тейбору казалось в обозримом будущем маловероятным. Следствие по их и другим делам продолжалось, но скандал, казалось, отступил в недавнее прошлое.
Арбитражеры вновь праздновали победу. Большинство из них с лихвой возместили убытки от кратковременного падения курсов акций, последовавшего за объявлением о том, что Боски заявил суду о своей виновности. Они использовали больше заемных средств, чем когда-либо прежде, вкладывая их в акции как тех компаний, что уже получили предложения о поглощении, так и тех, поглощение которых предполагалось. Промышленный индекс Доу-Джонса продолжал расти и в начале августа перевалил за 2700 пунктов. Поговаривали, что к концу года он достигнет 3000.
Джозеф пытался предостеречь служащих Drexel от излишней эйфории, особенно в части непомерно высоких цен, предлагаемых акционерам при поглощениях и выкупах с использованием финансового рычага. Той осенью он встретился с Милкеном и его коллегами по офису и сказал, что Drexel должна быть готова пойти на уменьшение своей громадной доли рынка бросовых облигаций. «Дайте и другим совершать эти сделки, – настаивал Джозеф. – Вы должны быть готовы к тому, чтобы позволить реальному ордеру, реальному клиенту уйти к кому-то другому». С этим, казалось, согласились все, в том числе и Милкен, хотя замечание о «позволении» клиенту уйти прозвучало как проклятие в его адрес.
Вскоре фондовый рынок сам начал диктовать правила игры. Первые сотрясения произошли 14 октября, когда из Вашингтона пришел слух о рассмотрении законопроекта, призванного ограничить возможность вычитать проценты по кредитам в сделках по враждебному поглощению. Ранее в ожидании предложений о поглощении цены множества акций были взвинчены сверх всякой меры; теперь им, очевидно, угрожала опасность. Начался массированный сброс акций, который поначалу шел медленно, так как некоторые арбитражеры поддерживали рынок скупкой подешевевших акций, но потом, когда институциональные инвесторы принялись избавляться от позиций для фиксации прибылей, ускорился. В четверг и пятницу, 15 и 16 октября, индекс падал на 100 пунктов ежедневно.
Милкен оба дня находился за рабочим столом, уверяя клиентов Drexel, что от внесенного законопроекта существующие бросовые облигации напрямую не пострадают, и продолжая выставлять котировки. Однако он – тот, кто более, чем кто-либо еще в свое время продемонстрировал, что поглощения можно финансировать по ценам, прежде немыслимым, – был косвенно ответственен за нынешнюю суматоху на рынке. Именно Милкен в наибольшей степени стоял за той огромной переоценкой акций, что довела Промышленный индекс Доу-Джонса до отметки более чем в 2700 пунктов.