Алекс
Шрифт:
Итак, месье Бертиньяк помогал полиции. Поэтому он без колебаний встал с постели, открыл дверь майору Верховену и полностью предоставил себя в его распоряжение — и это в полчетвертого ночи.
Еще одним достоинством этого человека была беззлобность — даже несмотря на то, что его аптека пять раз подвергалась ограблению. По мере нарастания опасности, исходящей от наркоманов, он просто прибегал к помощи современных технологий — иначе говоря, после очередной кражи устанавливал новую камеру видеонаблюдения. Таким образом, на сегодняшний день их было пять: две снаружи, по разные стороны входа, направленные каждая на свой сектор тротуара, и еще три — в самой аптеке. Видеозаписи сохранялись в течение суток, после чего автоматически стирались. Месье Бертиньяку явно нравилось такое изобретение. Не дожидаясь официального запроса, он выразил готовность продемонстрировать видеозаписи, явно гордясь своим техническим оборудованием. Всего через несколько минут на экране монитора появилась часть улицы, находящаяся в диапазоне видимости одной из камер. По правде говоря, мало что было видно — в основном колеса припаркованных поблизости автомобилей. В двадцать пятнадцать появился тот самый белый фургончик. Он остановился в таком месте, откуда водитель мог просматривать соседнюю улицу Фальгьер насквозь. Камиль был доволен тем, что его теория подтвердилась (он обожал быть правым), хотя и предпочел бы, чтобы видимая часть фургончика не ограничивалась нижней частью кузова и передними колесами. Теперь он знал о том, как действовал преступник, знал, в какой промежуток времени произошло похищение, — но о самом похитителе по-прежнему ничего не знал. Тот не попал в кадр. Ни разу. Как будто нарочно этого избегал.
И все же Камиль не собирался сдаваться. Хотя, конечно, досадно, что преступник был практически перед носом — и остался незамеченным. Камера со столь же добросовестным, сколь тупым упорством фиксировала мелкие детали, не имевшие абсолютно никакого значения… В двадцать один час двадцать семь минут фургончик выехал из переулка. В этот момент Камиль кое-что заметил.
— Стоп!
Месье Бертиньяк тут же исполнил приказ. Обратная перемотка, увеличение изображения… Воистину незаменимый человек! Итак, когда фургончик немного отъехал, частично показались буквы, написанные на боку. Но прочитать их не представлялось возможным во первых, они были едва различимы, а во-вторых, по большей части обрезаны верхней границей кадра. Камиль попросил распечатать для него этот кадр на принтере, и месье Бертиньяк, сама любезность, не только его распечатал, но на всякий случай сохранил вместе с остальными на флэшке, которую и вручил своему визитеру. При максимальной контрастности видимая часть букв выглядела так:
Чем-то это напоминало азбуку Морзе.
Нижняя часть фургона в нескольких местах поцарапана. Кроме того, кое-где видны следы зеленой краски.
Ну что ж, этим займутся криминалисты.
Камиль наконец-то вернулся домой.
Сегодняшний вечер его здорово встряхнул. Как обычно, он поднялся к себе пешком. Он жил на пятом этаже, но никогда не пользовался лифтом — из принципа.
Они сделали все, что могли. Теперь оставалось самое ужасное — ждать. Пока никто не заявлял в полицию о пропавшей женщине. Может пройти день, два дня, еще больше… А за это время… Когда похитили Ирэн, она была найдена мертвой всего десять часов спустя. Сейчас прошло уже больше половины этого срока. Если бы криминалисты обнаружили какую-то важную улику, они бы уже об этом сообщили. Камиль знал эту песню — печальную и долгую. Сбор улик, обработка, бесконечные анализы, тщетные попытки быстрее добиться результатов, война на истощение, — все это отнимает огромное количество времени и нервов.
Он перебирал в памяти события этой нескончаемой ночи. Он был измотан. Но времени хватало только на то, чтобы принять душ и выпить пару чашек кофе.
Камиль не остался в квартире, где они жили вместе с Ирэн, — ему не хотелось вновь и вновь замечать повсюду следы ее былого присутствия. Это требовало немалой душевной стойкости, запас которой он предпочел сохранить для других ситуаций. Он спрашивал себя: продолжать жить после смерти Ирэн — это вопрос смелости, силы воли? Как выстоять одному, утратив все опоры? Ему нужно было как-то затормозить, замедлить собственное падение. Он чувствовал, что эта квартира погружает его в бездну отчаяния, но никак не мог набраться решимости ее покинуть. Он спросил совета у отца (его ответ был однозначным), потом у Луи, который выдал следующее: «Чтобы удержать, нужно отпустить». Кажется, это какой-то даосский афоризм. Камиль не был уверен, что правильно его понял.
— Ну или, если вам так больше нравится, вспомните басню про дуб и тростник: один ломается, другой гнется.
Да, это ему больше нравилось.
Набравшись решимости, он продал квартиру. И вот уж третий год жил в другой, на набережной Вальми.
Он переступил порог. Тут же появилась Душечка. Ах да, теперь у него была еще Душечка — маленькая полосатая кошка.
— Вдовец с кошкой — это ведь, кажется, такой расхожий штамп? — однажды спросил он у Луи. — Может, я с этим переборщил?
— Зависит от кошки, — отвечал тот.
И попал в самую точку. То ли из любви к хозяину, то ли из внутреннего стремления к гармонии, то ли из желания подражать, то ли из застенчивости — но, так или иначе, Душечка оставалась на удивление маленькой для своего возраста. У нее была очаровательная мордочка, кривые, как ноги ковбоя, лапки — и плюс к этому она невероятно миниатюрна. На этот счет даже у Луи не нашлось никаких правдоподобных гипотез — а уж это означает, что загадка и впрямь неразрешима.
«Может, она тоже перебарщивает со штампами?» — думал Камиль.
Даже ветеринар, к которому он принес кошку и задал все тот же вопрос о ее росте, воззрился на обоих в немом изумлении.
В сколь бы позднем часу хозяин ни появлялся дома, Душечка всегда просыпалась, вставала и выходила ему навстречу. Однако сегодня ночью — точнее, утром, — Камиль ограничился лишь тем, что слегка погладил ее по спинке. Он был не очень расположен к нежностям. Слишком много всего за один-единственный день…
Сначала — похищение женщины.
Затем — неожиданная встреча с Луи, при таких обстоятельствах, что невольно закрадывалось подозрение — а уж не нарочно ли Ле-Гуэн…
Камиль резко остановился.
— Вот мерзавец, а!..
7
Согнувшись, скорчившись, Алекс сидела в ящике.
Человек закрыл его сверху крышкой, привинтил ее с помощью шуруповерта и отошел, чтобы полюбоваться своей работой.
От недавних побоев у Алекс ныло все тело, от холода она дрожала с ног до головы. Невероятно, но факт: внутри ящика она чувствовала себя немного увереннее, чем снаружи. Словно в убежище. На протяжении последних часов она не переставая думала о том, что он с ней сделает, но, если не считать побоев и пощечин… хотя их трудно не считать, — ничего не происходило. От пощечин у нее по-прежнему звенело в ушах — настолько они были сильными. Но вот она сидит в деревянном ящике, по-прежнему живая и относительно невредимая. Похититель ее не изнасиловал. Не убил. Что-то подсказывало ей: «пока еще не» — но она всячески заглушала этот голос, убеждая себя, что каждая выигранная секунда уже навсегда на ее счету, а каждый миг, который должен настать, еще не настал. Она пыталась дышать как можно глубже. Человек по-прежнему стоял неподвижно, она видела его грубые рабочие ботинки и кромку брюк. Он смотрел на нее. «Я хочу увидеть, как ты будешь подыхать…» — так он сказал. В сущности, это единственное, что он вообще произнес. Так что же, он хочет довести ее до смерти? И наблюдать за тем, как она будет умирать? Но каким способом он ее убьет? Алекс уже не спрашивала себя почему. Она спрашивала только когда и как.
Почему он до такой степени ненавидит женщин? Что должно было произойти в жизни этого типа, чтобы заставить его решиться на подобное дело? Отчего он избивал ее с такой жестокостью?
Здесь было не слишком холодно, но побои, усталость и страх сыграли свою роль — Алекс почти совсем закоченела. Она попыталась сменить положение, но это оказалось нелегко. Она сидела согнув спину и положив скрещенные руки на колени, а голову — на руки. Когда она попыталась хоть немного выпрямиться, чтобы повернуться, то почти тут же вскрикнула: в руку чуть пониже плеча впилась длинная заноза, которую пришлось вытаскивать зубами. Ящик был ужасно тесным, доски — грубыми и неотшлифованными. Как же ей повернуться, опираясь на руки? Переместить таз? Вначале она попыталась переставить ноги. Внутри у нее нарастала паника. Не выдержав, она снова заплакала, одновременно пытаясь повернуться то в одну, то в другую сторону, несмотря на боязнь пораниться об одну из этих шероховатых, необструганных досок. Ей хотелось двигаться, это превратилось почти в навязчивую идею. Она делала беспорядочные жесты, но все, чего ей в итоге удалось добиться, — получить несколько свободных сантиметров. Ее охватило отчаяние.
И тут в ее поле зрения появилась огромная голова человека.
Это было так неожиданно, что Алекс инстинктивно отшатнулась и ударилась затылком о стенку ящика. Человек наклонился, чтобы разглядеть ее. И широко улыбнулся почти отсутствующими губами. Улыбка была безрадостной, скорее мрачно-торжественной — это могло бы показаться смешным, если бы не выглядело угрожающим. Из горла Алекс вырвался звук, похожий на жалобное блеяние ягненка. Человек, по-прежнему не произнося ни слова, кивнул с таким видом, словно хотел сказать: «Ну, теперь-то до тебя дошло?»