Александр Блок

Чулков Георгий Иванович

Одним словом, мы встретились с Блоком в те дни, когда торжествовала не «органическая», а «критическая» культура, когда были утрачены связи с коренным и «почвенным». Поверхностная оппозиционность и вольнодумство средней интеллигенции не могли удовлетворить ни будущих наших «коммунистов», ни тех. кому навязали прозвище «декадентов». Двадцать лет тому назад уже повеяло духом революции. Сонное царство Александра III, несмотря на декорацию пацифизма, всем опостылело. Если бы на его смену пришел какой-нибудь новый великий Петр, может быть, монархия нашла бы еще в себе силы и волю к жизни, но на престоле сидел несчастный слепец и упрямец, типичный «последний монарх». Он был самый подходящий царь для эпохи «ликвидации дворянского землевладения». И вовсе не случайно именно Александр Блок, поэт-декадент, написал «по неизданным документам» трезвую и беспристрастную книжку «Последние дни императорской власти» [27] .

27

«Последние дни императорской власти» – хроникальное повествование, написанное на основе документов А. Блоком. В 1917 г. Блок был привлечен к работе в Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию действий царских министров и других высших чиновников. Книга

опубликована в 1921 г.

Но кризис культуры вышел за пределы России. Ставился вопрос вообще о переоценке «ценностей». Александр Блок явился к нам на рубеже XIX и XX вв. По крови на три четверти русский и на одну четверть немец, поэт чувствовал реально свою связь с Западом. Первая глава «Возмездия» дает материал для понимания мыслей Блока о так называемой европейской цивилизация XIX века. В основу этой цивилизации была положена, как известно, идея прогресса. Поэтому уместно вспомнить, что в предисловии к «Возмездию» наш лирик откровенно признается, что концепция его поэмы «возникла под давлением все растущей в нем ненависти к различным теориям прогресса». Предисловие было написано в июле 1919 года, а первая глава начата в 1911 году.

Век девятнадцатый, железный, Воистину жестокий век! Тобою в мрак ночной, беззвездный Беспечный брошен человек! В ночь умозрительных понятий, Матерьялистских малых дел, Бессильных жалоб и проклятий, Бескровных душ и слабых тел! С тобой пришли чуме на смену Нейрастения, скука, сплин, Век расшибанья лбов о стену Экономических доктрин, Конгрессов, банков, федераций, Застольных спичей, красных слов, Век акций, рент и облигаций, И малодейственных умов, И дарований половинных (Так справедливей – пополам!), Век не салонов, а гостиных, Не Рекамье [28] , – а просто дам… Век буржуазного богатства (Растущего незримо зла!). Под знаком равенства и братства Здесь зрели темные дела…

28

Рекамье Юлия Аделаида (1777–1849) – француженка, светская красавица, хозяйка известного литературного салона.

Эта внутренняя характеристика XIX века вполне созвучна характеристике «внешней» того же века, которая всегда на устах наших марксистов:

Двадцатый век… Еще бездомней, Еще страшнее жизни мгла (Еще чернее и огромней Тень Люциферова [29] крыла).

………………………………..

И отвращение от жизни, И к ней безумная любовь. И страсть, и ненависть к отчизне… И черная, земная кровь Сулит нам, раздувая вены, Все разрушая рубежи, Неслыханные перемены, Невиданные мятежи.

29

Люцифер (л а т. светоносец). – У древних греков считался сыном Авроры. В раннехристианской литературе одно из имен дьявола.

«Неслыханные перемены» (напр., карта Европы после всемирной войны) и «невиданные мятежи» (Октябрьская революция) не заставили себя долго ждать. Поэты предугадывали события. Лирика, как лакмусовая бумажка, тотчас меняет свой цвет, когда еще простым глазом не увидишь в пробирке совершившуюся химическую реакцию. В воздухе носился сладостный и смертоносный запах, как будто запах горького миндаля [30] , – так чудилось поэту. Эпитет «предсмертный» стал привычным и внутренне необходимым.

30

О горьком запахе миндаля А. Блок писал в стихотворении «Здесь в сумерки в конце зимы» (1909) и в статье «О современном состоянии русского символизма» (1910). «Горький миндаль» – название рассказа Г. Чулкова (1935).

В какой среде жил в это время Блок? 1904 год был весь под знаком Мережковского – Гиппиус. Дом Мурузи на Литейном проспекте был своего рода психологическим магнитом, куда тянулись философствующие лирики и лирические философы.

«Дом Мурузи» [31] играл ту же роль, какую впоследствии играла «Башня» Вяч. Ив. Иванова [32] .

Новейшее поколение того времени искало и находило в Мережковском связь с ушедшим поколением. Каждый из нас, встретив Мережковского в Летнем саду [33] на утренней ежедневной прогулке, думал, глядя на его маленькую фигурку, узенькие плечи и неровную походку, что этот человек связан какими-то незримыми нитями с Владимиром Соловьевым, значит, и с Достоевским – и далее с Гоголем и Пушкиным. Пусть Соловьев относился к Мережковскому недружелюбно, но у них, однако, была общая тема, казавшаяся нам пророческой и гениальной. Блок так это чувствовал. Правда, он то и дело «уходил» от Мережковских, но потом опять неизбежно к ним тянулся. Впрочем, тогда все «символисты» и «декаденты» изнемогали в любви-вражде. Все, как символисты, хотели соединяться, и все, как декаденты, бежали друг от друга, страшась будто бы соблазна, требуя друг от друга «во имя», этим знанием «Имени», однако, не обладая.

31

С 1895 по 1912 г. Мережковские жили в знаменитом «доме Мурузи» (Литейный проспект, 24). Завсегдатаями их салона были первоначально сотрудники журнала «Мир искусства», позднее к ним присоединились священники, философы, молодые поэты-символисты.

32

О знаменитых «средах» в «башне» дома Вяч. Иванова см. здесь.

33

Летний сад – парк в центральной части Санкт-Петербурга на острове, образованном реками Фонтанка, Мойка и Лебяжьим каналом, памятник садово-паркового искусства первой трети XVIII в. Заложен в 1704 г. по повелению и первоначальному плану Петра I при его летней резиденции.

В доме Мережковских был особого рода дух – я бы сказал, сектантский, хотя они, конечно, всегда это отрицали и, вероятно, отрицают и теперь. Но такова судьба всех религиозных мечтателей, утративших связь с духовной метрополией. Иногда казалось, что Мережковский «рубит с плеча», но когда он, бывало, уличит какую-нибудь модную литературную «особу» в тупеньком мещанстве и крикнет, растягивая своеобразно гласные: «Ведь это по-шла-а-сть!», – невольно хотелось пожать ему руку. Как бы ни относиться к Мережковскому, но отрицать едва ли возможно ценность его книг о Достоевском и Толстом и особенно о Гоголе [34] . А в то время эти книги были приняты символистами, и в том числе Блоком, как события.

34

Речь идет об исследованиях Д.С. Мережковского «Толстой и Достоевский». Т. 1–2. (СПб., 1901–1902), «Гоголь и черт» (1906).

Мережковский с большим основанием мог бы сказать, как сказал про себя В.В. Розанов [35] : «Пусть я не талантлив: тема-то моя гениальна».

К историческому христианству предъявлены были огромные неоплаченные векселя. Мережковский закричал, завопил, пожалуй, даже визгливо и нескладно, но с совершенною искренностью, о правах «натуры и культуры», о том, что ведь должна же история иметь какой-то смысл, если она тянется после Голгофы две тысячи лет. Холодный, но честный пафос Мережковского и тонкая, остроумная диалектика З.Н. Гиппиус гипнотически действовали на некоторых, тогда еще молодых, а ныне уже вполне сложившихся людей. Иные из них покинули наш бренный мир.

35

Розанов Василий Васильевич (1856–1919) – писатель, публицист, религиозный мыслитель. Изречение Розанова «Пусть я не талантлив: тема-то моя гениальна» было известно (в нескольких вариантах), вероятно, в устной передаче; в его произведениях оно не обнаружено.

Кружок Мережковских, где бывал и Блок постоянно, состоял из людей двух поколений – старшее было представлено В.В. Розановым, Н.М. Минским [36] , П.С. Соловьевой и др., младшее – А.В. Карташевым [37] , В.В. Успенским [38] , Д.В. Философовым [39] , А.А.Смирновым [40] , В.А. Пестовским (Пястом) [41] и мн. др. Не все в равной мере находились под влиянием Зинаиды Николаевны Гиппиус и Дмитрия Сергеевича, но почти все были в них немного «влюблены».

36

Минский Николай Максимович (наст. фам. Виленкин; 1855–1937) – поэт, автор работ по философии, религии, общественным вопросам. Самые известные из них – «При свете совести. Мысли и мечты о смысле жизни» (1890) и «Религия будущего (Философские разговоры)» (1905), в которых разрабатывалась теорию «меонизма».

37

Карташев Антон Владимирович (1875–1960) – религиозный мыслитель, историк церкви, доцент Петербургской Духовной академии, преподавал на Высших женских курсах. С 1909 г. – председатель Религиозно-философского общества в Петербурге, в правительстве А.Ф. Керенского занимал пост обер-прокурора Синода.

38

Успенский Владимир (по некоторым данным Василий) Васильевич – богослов, профессор Петербургской Духовной академии, член Религиозно-философского общества в Петербурге, сотрудник «Нового пути».

39

Философов Дмитрий Владимирович (1872–1940) – литературный и художественней критик, публицист, юрист по образованию. Двоюродный брат С. Дягилева. Член «Мира искусства». С 1920 г. в эмиграции.

40

Смирнов Александр Александрович (1883–1962) – поэт, историк зарубежных литератур, переводчик.

41

Пестовский Владимир Алексеевич (псевд. Пяст; 1886–1940) – поэт, переводчик, стиховед, мемуарист. О событиях литературной жизни начала XX в. рассказал в мемуарах «Встречи» (1930).

Полулежа на мягком диване и покуривая изящно тоненькую душистую папироску, З.Н. Гиппиус чаровала своих юных друзей философическими и психологическими парадоксами, маня их воображение загадками и намеками. Несмотря на соблазнительность салонного стиля, в этих беседах была значительность и глубина, и нет ничего удивительного, что Блок был в сетях Мережковских – ускользал из этих сетей и вновь в них попадал. Как же Мережковские относились к Блоку? В последнем, декабрьском, нумере «Нового пути» за 1904 г. появилась статья о книге поэта, подписанная буквою «X» [42] . Она, кажется, выражает довольно точно отношение к Блоку обитателей дома Мурузи. «Автор стихов о Прекрасной Даме, – сказано было в статье, – еще слишком туманен, он – безверен: самая мистическая неопределенность его недостаточно определенна; но там, где в стихах его есть уклон к чистой эстетике и чистой мистике, – стихи не художественны, неудачны, от них веет смертью. Страшно, что те именно мертвее, в которых автор самостоятельнее. Вся первая часть, посвященная сплошь Прекрасной Даме, – гораздо лучше остальных частей. А в ней чувствуется несомненное, если не подражание Вл. Соловьеву не его влияние – то все же тень Вл. Соловьева. Стихи без дамы – часто слабый, легкий бред, точно прозрачный кошмар, даже не страшный и не очень неприятный, а просто едва существующий; та непонятность, которую и не хочется понимать…»

42

Статья принадлежала З.Н. Гиппиус.