Александр I
Шрифт:
В это время приехал граф Николай Зубов. Когда цесаревичу доложили о срочном курьере из Петербурга, он в испуге сказал жене:
– Дорогая, мы пропали!
Наследник подумал, что Зубов приехал арестовать его и отвезти в замок Лоде – о таком исходе противостояния Павла Петровича и Екатерины давно поговаривали при дворе. Когда же он узнал об истинной причине визита брата фаворита, он пришел в такое волнение, что его любимец, граф Кутайсов, уже собирался позвать врачей, чтобы они пустили ему кровь.
Буквально через несколько минут в комнату
– А, это вы, мой дорогой Ростопчин! – и стал расспрашивать в подробностях о происшедшем.
Затем, как повествует камер-фурьерский журнал, «без малейшего упущения времени их императорские высочества соизволили из Гатчины отсутствовать в карете в Санкт-Петербург, ровно в четыре часа пополудни». Павел спешил напомнить всем о своем существовании – всего четверть часа понадобилось ему на сборы!
На пути в столицу цесаревич поминутно встречал курьеров, спешивших к нему с важным известием; он оставлял их при себе, и они составили предлинную свиту его кареты. По словам Ростопчина, в Петербурге не осталось ни одной души, кто бы не отправил нарочного в Гатчину, надеясь этим заслужить милость наследника. Даже придворный повар с рыбным подрядчиком, скинувшись, наняли курьера и послали его к Павлу.
Проехав Чесменский дворец, Павел остановил карету и вышел на воздух. Только теперь он в полной мере осознал значение случившегося и стоял, задумавшись, быть может, опасаясь ехать дальше. Был тихий, светлый вечер, луна скользила за облаками. Стояла глубокая тишина. Ростопчин, вышедший из кареты вслед за Павлом, подошел к нему и увидел, что цесаревич смотрит на луну и по щекам его текут слезы. Под впечатлением важности момента Ростопчин забылся и, схватив наследника за руку, произнес по-французски:
– Ах, Ваше Высочество, какая минута для вас!
Павел обернулся и крепко пожал ему руку:
– Надеюсь, мой дорогой, надеюсь,– сказал он также на французском языке. – Я прожил сорок два года. Господь меня укреплял. Может быть, Он придал мне силу и разум, нужные чтобы вынести положение, которое Он мне предназначил. Всецело полагаюсь на его доброту.
В девятом часу вечера Павел Петрович приехал в Зимний дворец, битком набитый людьми. Все со страхом смотрели на Павла, имея, говоря словами современника, только одно на уме: что теперь настанет пора, когда и подышать свободно не удастся.
Великие князья Александр и Константин встретили отца в мундирах своих гатчинских батальонов. Они обратились к нему уже как к государю, а не наследнику.
Павел с женой тотчас прошел к умирающей матери. Камер-фурьерский журнал, описывая это свидание, впадает в несвойственный ему лиризм: «Очи высочайших особ видели наипоразительнейшее зрелище. Его императорское высочество свою мать нашел в страдании болезни, лишенную всяких чувств. Кого сие не тронет? Сыновняя горячность и чувствительность не возмогла вынести сей болезненной скорби, возродила чувства темные сетования; их высочества пали перед лицом ея, лобызали руки! Трогательно сие поражало чувства у всех окружающих».
Поговорив с врачами, наследник уединился с Александром в кабинете и вызвал к себе Аракчеева, только что приехавшего из Гатчины. Когда гатчинский губернатор явился, Павел стал отдавать ему приказы по армии. Аракчеев был поражен размахом преобразовательных планов.
– Но Ваше Величество,– осмелился возразить он,– каких же сумм потребует подобное увеличение и содержание одной только гвардии?
– Успокойся,– ответил Павел,– не забывай, что теперь у нас будет не тридцать тысяч, а семьдесят миллионов.
Отдав все распоряжения, которые считал необходимым сделать, новый государь сказал:
– Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде.
И подозвав Александра, соединил их руки:
– Будьте друзьями и помогайте мне.
Великий князь, увидев, что мундир Аракчеева забрызган грязью от быстрой езды, обратился к нему:
– Ты, верно, второпях не взял чистого белья, так я дам тебе.
Он повел его к себе и выдал собственную рубашку. В этой рубашке Аракчеев, согласно его желанию, спустя тридцать восемь лет и был похоронен.
В 1826 году Аракчеев рассказывал в Киеве И.В. Мартосом, что в эту ночь Павел отдал ему еще одно, тайное, поручение, а именно – следить за Александром, как за бабушкиным баловнем, и доносить о каждом его шаге. Алексей Андреевич уверял Мартоса, что просил государя избрать для этой цели кого-нибудь другого, так как он, Аракчеев, не может позволить себе быть орудием несогласия между отцом и сыном. Выслушав его, Павел махнул рукой. Тем это поручение, по его словам, и окончилось. Этому рассказу можно верить – Аракчеев, при его собачьей преданности, конечно, не мог клеветать на Павла.
Видимо, в эту ночь на 6 ноября все бумаги об отстранении Павла от престола перешли при помощи Безбородко и Платона Зубова в руки наследника. Во всяком случае, камер-фурьерский журнал свидетельствует, что еще до смерти императрицы Павел приказал опечатать все ее бумаги и «сам начав собирать оные прежде всех».
Екатерина боролась со смертью еще тридцать шесть часов, ее страдания не прекращались ни на минуту. Вечером 6 ноября, без четверти десять она умерла, не приходя в сознание. Ей было от роду 67 лет, 6 месяцев и 15 дней.
Бог не судил ей увидеть предательство ее любимого внука, который, узнав о смерти бабки, довольно заявил, что теперь, слава Богу, ему не придется впредь «слушаться старой бабы».
***
Когда-то давно, еще в пору малолетства Александра, императрица распорядилась построить между Павловском и Царским Селом дачу для великого князя. Внук принял живейшее участие в планировке сада, в тенистых аллеях которого намеревался наслаждаться беседами с Лагарпом.
По мысли Александра сад должен был служить как бы живой иллюстрацией к сказке о царевиче Хлоре.