Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей

Коллектив авторов

В главе, посвященной подготовке реформы, автор (Е.А. Мороховец) показывал, как программа крестьянского освобождения рождалась в борьбе различных группировок правительственной бюрократии и помещиков. Важно, что автор отказывался изображать правительство выразителем помещичьих интересов, а сами помещики представали как крайне неоднородный социальный слой^{67}. Вслед за Б.П. Козьминым авторы указывали, что, по крайней мере до конца 1850-х гг., А.И. Герцен «определенно высказывался за мирный характер реформы, против революционных потрясений»^{68}. Правда, Н.Г. Чернышевский изображался последовательным (за исключением нескольких месяцев после издания рескриптов Назимову) революционером. К сожалению, это издание так и не вышло в свет, остался лишь макет, отпечатанный ограниченным тиражом.

Новый удар по концепции Нечкиной нанесли работы П.А. Зайончковского о подготовке и проведении крестьянской реформы. Процитировав дежурные высказывания В.И. Ленина о революционной ситуации, Зайончковский, обращаясь к фактическому материалу, поставил, в сущности, концепцию Нечкиной под сомнение. Во-первых, исследователь высказал критические замечания в адрес тех авторов, которые занимались исследованием крестьянского движения. По словам Зайончковского, они стремились «преувеличивать размеры крестьянских волнений (руководствуясь принципом: чем больше крестьянских волнений, тем ценнее исследование)». Реальный уровень крестьянского недовольства накануне реформы не представлял серьезной угрозы. Основываясь на выводах В.К. Яцунского, исследователь утверждал, что участники крестьянских выступлений составляли «несколько десятых процента общей численности мужского взрослого населения крепостных крестьян»^{69}. Резко возрастает число крестьянских выступлений не в период подготовки реформы, а после объявления воли^{70}. Иными словами, не подъем крестьянского движения вызвал реформу, а реформа, разочаровавшая крестьянство, породила подъем крестьянского движения. При этом, однако, сам подъем был крайне недолгим, и уже с июня 1861 г. начинается спад.

Второй важный аспект заключается в том, что исследователь показал крайнюю слабость революционного подполья. В ходе подготовки преобразований не только Герцен и Огарев, но и Чернышевский, по крайней мере до 1859 г., искали возможность компромисса с правительством и либеральной общественностью. Зайончковский одним из первых обратил внимание на так называемые либеральные статьи публициста «Современника», прославлявшие реформу и ее инициатора Александра II. Чернышевский, по словам Зайончковского, пытался сплотить «все силы, заинтересованные в отмене крепостного права»^{71}. Утверждению Нечкиной о наличии в канун реформы мощной революционной организации противоречит тот факт, что количество «подстрекателей» из числа разночинцев, которые вели революционную агитацию среди крестьян, было крайне невелико. В 1861 г. было арестовано всего лишь 22 человека, при этом материалы не позволяли утверждать, что они были членами организации «Земля и воля»^{72}.

В этих условиях становится понятным, что правительство было не пассивной стороной, вынужденной идти на уступки под давлением революционной угрозы, а активным проводником реформистского курса. Вызывает реформу не крестьянское движение и угроза революционного взрыва, а «объективный ход истории», отставание страны от ведущих европейский держав, наглядно продемонстрированное печальным исходом Крымской войны. Важным было и наблюдение Зайончковского о расхождениях правительственного курса с нуждами и чаяниями дворянства. Таким образом, правительство под пером историка приобретало значение достаточно самостоятельной силы.

Книга П.А. Зайончковского вызвала резкую и пристрастную критику академика. По словам М.В. Нечкиной, революционная ситуация фигурирует у Зайончковского «лишь как абстрактное определение», а сама книга «во многом откатилась назад в историографическом плане»^{73}.

Итак, уже к середине 1950-х гг. многие фундаментальные составляющие концепции революционной ситуации были поставлены под сомнение. Необходимость ее модернизации была обусловлена и началом «оттепели», которая привела к своеобразной реабилитации идейного отца революционной ситуации и одновременно к ревизии основополагающих конструкций той концепции, у истоков создания которой он находился. Попытку обновить концепцию предприняла сама М.В. Нечкина. В 1958 г. при Институте истории была организована группа по изучению революционной ситуации, которая начала выпуск непериодических сборников «Революционная ситуация 1859–1861 гг.» (с 1960 по 1986 г. было выпущено 9 сборников). Серьезно расширилась источниковая база. По инициативе М.В. Нечкиной было осуществлено факсимильное переиздание «Колокола», «Полярной звезды» и другой печатной продукции Вольной русской типографии. Новые источники по истории польско-русских революционных связей и истории русского революционного движения были опубликованы в связи со 100-летием Польского восстания 1863 г.^{74}, вышли в свет тома «Литературного наследства», содержавшие документы из «пражской» и «софийской» коллекций, об уровне и формах крестьянской борьбы позволяли судить документальные сборники «Крестьянское движение в России», охватившие период 1856–1869 гг. Некоторое ослабление идеологического контроля позволяло расширить круг исследовательских тем. Новые задачи, стоявшие перед исследователями, сформулировала в ряде программных статей М.В. Нечкина. Принципиально новым было признание правительственной политики проблемой, заслуживающей самостоятельного изучения, наряду с комплексным изучением всей совокупности реформ, правда, опять-таки как побочного продукта классовой борьбы^{75}. Был поставлен вопрос о выходе исследовательской проблемы за «канонические» рамки 1859–1861 гг. Признано, что революционная ситуация формируется с началом Крымской войны, а заканчивается не ранее Польского восстания. Положение на национальных окраинах (прежде всего в Польше, Западном крае и Прибалтике) также выделяется в отдельный предмет изучения. В сборниках, редактируемых М.В. Нечкиной, широко представлены статьи, посвященные истории либерального движения периода подготовки реформы. Благодаря переизданию «Голосов из России», снабженного объемным и добротным комментарием, расширилась источниковая база изучения либерального движения.

Вместе с тем М.В. Нечкина продолжала предпринимать титанические усилия, чтобы навязать коллегам единственно правильную схему изучения времени преобразований. Правительственным мерам в крестьянском вопросе, по мнению исследовательницы, всегда предшествует подъем крестьянского движения. В пылу увлечения собственной концепцией Нечкина готова была выдать желаемое за действительное. Казалось бы, какую опасность для правящих кругов может представлять трезвенное движение? Однако, по ее утверждению, «невиданное ранее “трезвенное движение” крестьян 1859–1869 гг. потрясало губернии. <…> Это были не спорадические вспышки гнева крестьян против жестоких помещиков — уже что-то новое чувствовалось в протесте против правительственного мероприятия — “винных откупов”»^{76}.

Расширение источниковой базы и тематики исследований, в сущности, разрушало концепцию. И разрушали ее прежде всего авторы редактируемого Нечкиной сборника «Революционная ситуация в России в 1859–1861 гг.». Для примера использую первые издания, которые содержат богатейший материал: интереснейшая статья Ю.И. Герасимовой неопровержимо доказывает, что Александр II был убежден в спокойствии деревни, шаги к освобождению крестьян он предпринимал вовсе не как вынужденную, но, скорее, превентивную меру для предотвращения возможных проявлений недовольства в будущем^{77}. Обычно ни один автор, писавший о кризисе правительственной политики, не обходил вниманием известный цикл писем М.П. Погодина, в котором содержалась наиболее полная и детальная программа реформ. Появление этих писем чаще всего рассматривалось как выражение страха «верхов» перед растущим народным недовольством. По словам Ш.М. Левина, «Погодина страшила перспектива полного разоблачения царизма в глазах народа, он был глубоко озабочен изысканием средства для спасения и упрочения самодержавной монархии»^{78}. Историк Крымской войны И.В. Бестужев по-иному подошел к уже известному источнику. Он указал, что основой внешнеполитической программы Погодина была идея славянского союза во главе с Россией и разрушения Австрии. Осуществление этой широкой программы было невозможно без свободы Польши и внутренних реформ^{79}. Привязка фактического материала к концепции революционной ситуации носила у обоих авторов ритуальный характер. Герасимова и Бестужев характеризовали «размах» крестьянского движения, ссылаясь на подсчеты современных советских историков, которые, конечно, современникам событий известны не были.

Противоречия концепции революционной ситуации отразились в главе коллективного труда по истории СССР, издававшегося Институтом истории АН. Ее автором был Н.М. Дружинин, выдающийся историк государственной деревни, тонкий знаток общественного движения первой половины XIX в. Первое большое исследование историка было посвящено изучению помещичьих проектов реформирования деревни кануна отмены крепостного нрава. В ранней работе Дружинина реформа представлена как следствие «экономического распада» крепостнической системы, распада, под влиянием которого в ряды сторонников крестьянского освобождения включалось и среднепоместное дворянство. Оно отстаивало вариант крестьянского освобождения, альтернативный правительственному, но вовсе не было противником отмены крепостного права. Последний вывод крайне не понравился М.Н. Покровскому, который обвинил автора в апологии консервативного дворянства^{80}. Впоследствии, отдавая дань политической конъюнктуре, историк упоминает революционную ситуацию, отводя все же решающую роль не ей, а экономическому фактору^{81}.

Характеризуя подготовку реформы, Дружинин указывает на серьезные противоречия между правительственной программой и помещичьими проектами упразднения крепостного права. По его словам, «правительство выступало наиболее самостоятельно, вопреки притязаниям крайних крепостников». Либералы рассматриваются не как придаток правительственного лагеря, а как самостоятельная сила, вносившая «раскол в ряды господствовавшего сословия». Наряду с термином «революционная ситуация» автор использует в качестве равнозначного понятия точнее соответствующий действительности термин «демократический подъем», заимствованный из ленинской статьи «Карьера». При этом в работе есть шаблонные упоминания о росте общественного движения, формировании революционного подполья^{82}.

Завершающим этапом в создании концепции стал выход коллективной монографии, приуроченный к 150-летию со дня рождения Н.Г. Чернышевского. Ее редактором, автором вступительной главы и заключения выступила М.В. Нечкина. Несомненным достоинством сборника является то, что в нем декларировалась необходимость представить цельную картину эпохи. В отдельный раздел было выделено исследование правительственной политики и либерального движения, которое начиная с середины 1950-х гг. становится объектом пристального изучения советских историков^{83}. В то же время в ходе реализации концепции была ярко продемонстрирована ее ограниченность. Отметим, что ключевой тезис — воздействие крестьянского движения и движения революционной демократии на курс правительства, которое, опасаясь революционного взрыва, вынуждено идти на уступки, — не был доказан. Авторы работы вообще не ставили вопрос о том, как само правительство оценивало реальную возможность крестьянского восстания. По-прежнему фигурировали детальные подсчеты советских историков, которые современникам, конечно, известны не были.