Александр II
Шрифт:
– Музыка, – восторженно сказала она и приложила маленькую пухлую руку к уху.
Из-за поворота шоссе всё слышнее становился заливистый звон колокольцев и бормотание бубенчиков.
Ближе, слышнее, веселее, ярче, заливистее становилась игра троечного набора. И вот она вся, тройка буланых лошадей, показалась на шоссе. Вихрем неслась она мимо любопытных прохожих, мимо дач, мелькнула, не пыля по нарочно политому водой шоссе, мимо Афиногена Ильича и его гостей. Качался под расписной дугой широкий, ладный розово-золотистый жеребец, и колоколец на дуге мерно отзванивал такт его бега. Такие же розово-золотистые пристяжки неслись врастяжку. Их чёрные гривы взмахивали, как крылья, прямые хвосты были вытянуты.
– Н-нда, птица-тройка, – раздумчиво сказал Карелин, выбрасывая из глаза монокль. – Чисто гоголевская тройка.
Облетев квартал, тройка приближалась снова. Она шла теперь воздушною рысью. Усмирённые бубенцы бормотали, и чуть позванивал серебряным звоном колокольчик на дуге.
– Ту-тпру-y! Ту-тпру-y!– остановил лошадей ямщик.
Ещё и ещё раз прозвенел мелодично колокольчик: коренник переступил с ноги на ногу. Бубенчики на мгновение залились: пристяжная, отфыркиваясь, встряхнулась всем телом.
Порфирий, сбросив шинель на сиденье, выпрыгнул из коляски и, счастливый и торжествующий, быстрыми шагами подошёл к отцу.
– Ну, как, папа?
– Что же… Ничего не могу сказать… Очень хороша…
Оч-чень… Я чаю, такой тройки и у царя нет.
– У великого князя Николая Николаевича старшего есть ещё и получше. Вся серая… Стальная… Кр-расота!.. Да не прочна. Побелеют с годами серые кони – разравняется тройка.
Фролов подошёл к лошадям и гладил пристяжку по вспотевшим щекам. Белая пена проступила вдоль чёрного тонкого ремня уздечки.
– Наши!.. Задонские!.. – сказал он.
– Да. Мой управляющий, бывший вахмистр, все ваши степи объездил. Настоящие калмыцкие «дербеты». А как легки на ходу!.. Пух!..
– Рысака откуда взяли? – деловито, басом спросила баронесса фон Тизенгорст.
– Ознобишинский. На прикидке в бегунках, минута сорок верста, – счастливо улыбаясь, сказал Порфирий.
– Священная у калмыков масть, – сказал Фролов. – Как они вам таких уступили?
– Митрофан Греков устроил. За Маныч с моим вахмистром ездил, все их зимовники обшарил.
– Редкая масть… Изумительно подобраны. Коренник ещё и в яблоках.
– Ну, давай, Порфирий, место… Кажется, и сынок твой жалует удивлять нас, – сказал генерал и сердито нахмурился.
Рослая, нарядная караковая английская кобыла легко и вычурно – так была объезжена, – бросая ноги широко вперёд, везла рысью лёгкий двухколёсный французский тильбюри [96] . Ею правил румяный молодой офицер, совсем ещё мальчик, в маленькой меховой стрелковой шапке и в кафтане императорской фамилии стрелкового батальона. Рядом с ним под лёгким белым с кружевом зонтиком сидела хорошенькая, весело смеющаяся женщина. Из-под соломенной шляпки с голубыми цветами выбились и трепались по ветру лёгкие пушистые тёмно-каштановые волосы. Блузка с буфами у плеч, лёгкая, в фалбалах [97] юбка кремового цвета в голубой мелкий цветочек была как на акварельной картине времён Империи. Рядом с женщиной умно и чинно сидел белый, остриженный по законам пуделиной моды пудель с большим голубым бантом у ошейника.
96
Небольшая коляска, запряжённая в одну лошадь.
97
Оборках.
– Боже мой, Мимишка и её белый пудель! – воскликнула графиня Лиля.
Графиня выговорила «белый пудель» по-английски, и вышло – «белы пудль».
– Нах-хал! – сердито сказал Афиноген Ильич и погрозил внуку пальцем.
Чуть покачиваясь, прокатил мимо мостика тильбюри. Женщина смеялась, сверкая зубами. Флик и Флок встали, насторожили чёрные уши и жадно и напряжённо смотрели на пуделя.
Тильбюри скрылся за поворотом, и когда показался снова, ни Мимишки, ни её белого пуделя в нём не было. Рядом с молодцом-мальчиком офицером сидел такой же молодец-стрелок в белой рубахе. Точно и не было в тильбюри никакой женщины, не было и пуделя. Только показалось так… Офицер легко выпрыгнул из экипажа, бросил вожжи солдату и чинно направился к генералу.
– Пор-р-роть надо за такие фокус-покусы, – сказал Афиноген Ильич, – Нах-хал!.. Тут кузина девушка… Тебя за такие проделки из батальона, как пить дать, вышвырнут…
– Дедушка!.. Ваше высокопревосходительство!.. Ничего не вышвырнут. Высочайше одобрено. Вчера великий князь Владимир Александрович смотрел. Очень одобрил. Великий князь Константин Николаевич в Павловске встретил, подошёл, смеялся…
– А ты, Афанасий, как показывал-то свой выезд? В полном параде? – беря под руку офицера, спросил Фролов.
– Ну, натурально. С пуделем и со всем, что к нему полагается, – весело и громко, задорно поглядывая на Веру, сказал Афанасий.
Вера не обратила внимания на взгляды Афанасия. Она стояла, далёкая от всего того, что происходило вокруг. Вряд ли она и видела все экипажи. Она вдруг перестала понимать всю эту праздную, бездельную, красивую жизнь. Полчаса тому назад здесь, совсем недалеко, убился молодой, полный сил матрос, и там, в деревне!.. О! Боже мой!.. Что будет в деревне, когда там узнают о его смерти? Как страшен этот мир, с экипажами, лошадьми, бубенцами, странными женщинами и их собачками!.. Где же Бог?.. Где справедливость и милосердие? Где Божия Матерь, о которой так любовно и свято думала она все эти дни? «Пресвятая Богородице, спаси нас»… Нет… не спасёт она!.. Её нет… Если она есть, как может она быть с этими людьми, всё это допускать?..
IV
– Что же, – поднимаясь на стеклянный балкон и проходя через него за дамами в столовую, говорил Карелин, – вы показали нам сегодня, Афиноген Ильич, не премировку лучших выездов, которые и премировать нельзя, так различны они и так каждый по-своему хорош, а три политические программы, три настроения, три веяния нынешнего времени.
– Что вы, Аким Петрович. Уверяю вас, об этом и не думано.
– Охотно верю-с. Да вышло-то оно так.
Генерал просил к столу.
– Пожалуйте, баронесса, рядом со мною. Вы, графиня, к сыну, Суханов с Верой рядом, Аким Петрович напротив баронессы…
– Это интересно – то, что вы сказали, Аким Петрович, – сказала баронесса Тизенгорст, садясь по правую руку генерала. – Поразительно верно. И действительно так… Три нации, три направления нашей политики.
– Ваше высокопревосходительство, вы на празднике будете в каске? – спросил Фролов.
– Ну, натурально, Алексей Герасимович. На иллюминацию и концерт «при пароле» объявлена форма одежды – обыкновенная – каски без плюмажей [98] .
98
Украшения из перьев на головных уборах и конской сбруе.