Александр Македонский. Трилогия
Шрифт:
— Будем надеяться, — сказала Кинна, — что этого не случится.
— Разбойники наверняка побоятся напасть на отряд из десяти человек. — Они брали с собой охрану из восьми слуг. Дочь мельком глянула на мать и добавила: — А ты не боишься Олимпиады?
— Нет, она слишком далеко, и, когда до нее дойдут слухи о нашем отъезде, мы уже будем в Азии.
Эвридика вновь посмотрела на нее.
— Мама, зачем тут все это?
Кинна направилась к дочери. Настойках, столах и полках лежали семейные сокровища: наследство ее покойного мужа, Доставшееся ему от царственного отца, и остатки ее собственно приданого. Царь Филипп
— Мама, тебя что-то тревожит. Может быть, ты волнуешься из-за того, что долго нет вестей от Пердикки?
— Да. Мне это не нравится.
— Как давно ты писала ему?
— Я ничего не писала. Это он любитель сочинять письма.
Повернувшись к полке, она взяла серебряный кубок.
— По-моему, ты что-то от меня скрываешь. Я уверена в этом. Почему Антипатр против нашего приезда? Неужели они собираются выбрать другого царя?.. Мама, не притворяйся, что не слышишь меня. Я уже не ребенок. Если ты тут же не скажешь всю правду, я вообще никуда не поеду.
Кинна повернулась к дочери, выражение ее лица еще несколько лет назад предвещало бы порку. Но сейчас высокая крепкая девушка неколебимо гнула свое.
Кинна поставила на место кубок с вырезанной на нем сценой охоты на вепря. Она закусила губу.
— Отлично, рано или поздно ты и сама бы все вызнала, но, наверное, чем раньше, тем лучше. Александр честно сказал мне, что это чисто формальная свадьба. Он предложил тебе богатство и титул, и я полагаю, что после торжеств ты могла бы ко всеобщему удовольствию отбыть домой.
— Ты никогда мне не говорила об этом?
— Нет, учитывая, что ты никогда не изъявляла желания торчать до старости в этой глуши. Успокойся и выслушай меня. Он всегда стремился лишь к примирению наших родов. И к тому же верил всему, что наговаривала его мать. Он поверил, что его брат родился идиотом.
— Ну да, уж если идиот, то с рождения. Я ничего не понимаю.
— Разве ты забыла каменщика Стратона?
— Но ему-то на голову упал камень.
— Верно. Он же не с младенчества начал нести бред и просить палку, когда ему хотелось хлеба. Он свихнулся из-за того камня.
— Но всю свою жизнь я слышала, что Арридей — недоумок.
— Всю твою жизнь он и был таким. Тебе сейчас пятнадцать, а ему тридцать. Когда твой отец надеялся стать царем, он много рассказывал мне о родственниках Филиппа. Он говорил, что Арридей родился красивым и здоровым ребенком и хорошо развивался. Конечно, твой отец сам тогда еще был ребенком, и до него доходили лишь разговоры слуг, но он к ним прислушивался, когда речь шла о других детях. Они говорили, что Филипп был очень доволен этим мальчиком, а Олимпиада узнала об этом. И она поклялась, что отродье Филинны не сможет лишить ее сына трона. Арридей родился во дворце. Возможно, она отравила его чем-то или по ее наущению кто-то ударил его по голове. В общем, такие слухи дошли до твоего отца.
— Какая мерзкая женщина! Бедный ребенок, я не поступила бы так даже с собакой. Но что сделано, то сделано. Теперь же, наверное, ничего не исправить?
— Только врожденные идиоты плодят себе подобных. Дети Стратона вполне здоровы.
Эвридика потрясенно вздохнула. Ее руки невольно сжали копье, словно она собиралась обороняться.
— Нет! Вы же условились, что этого не потребуется. Даже Александр говорил так. Ты же мне обещала!
— Тише, тише. Никто тебе ничего и не предлагает. Я просто рассказала тебе правду. Теперь ты догадываешься, почему Антипатр против этой свадьбы, а Пердикка перестал нам писать? Они не хотят вашего брака. И даже боятся его.
Эвридика стояла спокойно, рассеянно поглаживая ладонью Древко копья, отлично отполированное и очень крепкое, из твердой кизиловой древесины.
— По-твоему, они боятся, что я могу основать новую ветвь царского рода, потеснив ветвь Александра?
— Именно так я и думаю.
Рука девушки так сильно сжала древко, что побелели костяшки пальцев.
— Я согласна. Раз уж мне суждено отомстить за отца, то я согласна. Ведь он не оставил сыновей.
Кинна пришла в смятение. Она лишь хотела объяснить дочери, какие опасности их подстерегают. Не теряя времени, она добавила, что, возможно, слуги все выдумали. Об Олимпиаде вечно ходило множество небылиц вроде тех, что она совокуплялась со змеями и зачала Александра от небесного огня. Может, и в самом деле Филинна родила идиота, но идиотизм проявился, только когда ребенок подрос.
Внимательно осмотрев копье, Эвридика присоединила его к отложенному в дорогу оружию.
— Не волнуйся, мама. Давай сначала доберемся туда, а там уже посмотрим, что я должна буду сделать. А уж я сделаю все, что нужно.
«Что я натворила? — подумала Кинна. — Чего добилась?» Но, быстро опомнившись, она сказала себе, что не натворила пока еще ничего, а добилась именно того, чего и хотела. И она приказала принести со скотного двора чистого козленка для жертвоприношения, посвященного их предприятию.
*
Ариба, создатель погребальной ладьи, ежедневно совершал обход мастерской. Щеголеватый, но не изнеженный воин и эстет, он приходился дальним родственником македонской царской династии и, разумеется, принадлежал к слишком знатной семье, чтобы работать ради денег. Александр с неизменной щедростью одаривал его за любые проекты, будь то гробница, царская барка или декорации для публичного зрелища, но отношения между ними были чисто дружеские. Александр, обожавший тратить и дарить деньги, обижался, когда их воровали, и ценил честность Арибы не меньше, чем его дарования. Птолемей, рекомендуя Пердикке Арибу, подчеркнул это достоинство, весьма не лишнее для человека, в руки которого попадет огромное количество золота.
И Ариба действительно очень ревностно следил за переработкой золота: ни одной драгоценной пылинки не прилипло ни к его пальцам, ни к чьим-либо еще. Контрольные взвешивания возвели в ранг каждодневных священнодействий. Великолепный проектировщик, всегда привлекаемый Александром, когда требовалось создать нечто роскошное и грандиозное, Ариба со вкусом и вдохновением использовал все доверенные ему сокровища во славу Александра и к своему собственному удовлетворению. Когда задуманное им величественное сооружение под молотками, стамесками и резцами отменнейших мастеров стало обретать форму, его ликование несколько приглушилось лишь ритуальной значимостью заказа; впрочем, ему представилось, что Александр тоже одобрил бы его творение. Он понимал в таких вещах толк. А мнение Пердикки никогда не волновало Арибу.