Александр Македонский
Шрифт:
Несмотря на все трудности, Неарх провел флот вдоль пустыни без особых потерь и добрался до более гостеприимных берегов Кармании. Внезапно, подобно привидению, слева по борту в море возникло огромное предгорье. Местные жители подтвердили то, что было известно уже от Скилака: это была оконечность Аравии. Как всегда быстро ориентировавшийся, Онесикрит хотел подойти к берегу и даже обогнуть Аравийский полуостров. Но Неарх воспротивился этому, напомнив о задании царя — доставить войско в Вавилонию и исследовать побережье. Ссылаясь на сведения Скилака, Неарх доказывал, что берега Аравии бедны водой и продовольствием. Решение принимал командующий, и любившему рисковать старшему штурману пришлось смириться.
Флот без всяких потерь достиг Гармозия. Здесь по берегам пролива жили цивилизованные люди и можно было достать продовольствие. Удалившиеся от берега воины встретили заблудившегося гоплита Александра. Велики были их радость и удивление, когда они узнали, что царь всего
Неарх возвратился к кораблям и повел их вдоль персидского побережья. Плавание шло вдоль пустыни, но встречались и плодородные земли. Удалось найти опытного местного лоцмана. В устье Тигра, изобиловавшем мелями, были поставлены даже настоящие бакены. Вскоре флот поднялся по течению в Паситигр и встретился в Сузах с царем и его войском. Так как уже наступила зима, Гефестион повел большую часть армии южным путем, пересекавшим Перейду. Сам же Александр пошел через горы, через Пасаргады и Персеполь. В марте 324 г. до н. э. все встретились в Сузах [315] .
315
Arr. VI, 28, 7.
Таким образом, экспедиция счастливо завершилась. Благодаря флотоводческому таланту Неарха возвращение армии и исследование побережья прошли успешно. Правда, Неарху, как некогда и Скилаку, не удалось наладить постоянное судоходство вдоль побережья. Этому препятствовали тяжелые климатические условия побережья Гедросии. Морской путь в Индию стал возможен, только когда он был проложен вдали от берега и когда научились использовать муссоны. Суда аборигенов ходили так из Аравии в Индию еще до Александра. При Птолемеях этому обучились и греки, но их путь начинался не в Персидском заливе, а в гаванях Египта. Таким образом, надежды, возлагавшиеся Александром на экспедицию Неарха, не оправдались. Можно было предать забвению память о Скилаке, но избежать его судьбы оказалось невозможно. Путь был исследован, но судоходство открыто не было.
Если рассмотреть результаты и уроки Индийского похода, то наиболее важными надо признать две бесспорные неудачи: отступление армии Александра от Гифасиса и катастрофу в гедросийской пустыне. План Александра носил всеохватывающий характер, поэтому вполне можно было допустить отдельные провалы. Нас удивляют в основном их причины. Несомненно, что в обоих случаях неудач можно было избежать и что вызваны они лишь ошибками, допущенными самим царем. Пока война шла с персами, Александр одерживал непрерывные победы, так как, стремясь осуществить невозможное, он все-таки оставался в реальных рамках своих желаний. Но заставить воинов двигаться вперед под тропическим ливнем или возвращаться через пустыню Гедросии противоречило географическим и климатическим возможностям и было тяжело даже для такого человека, как Александр. Если бы царь предоставил войскам отдых на время тропических ливней, то осенью армия без труда двинулась бы на восток. Если бы Александр потрудился провести предварительную разведку в Гедросии, он направил бы большую часть войска через Арахозию, а небольшая подвижная группа вполне могла бы пройти через зону пустынь и помочь Неарху.
К упомянутым ошибкам следует добавить еще и следующие. Во-первых, приказ, затруднивший выполнение задач Неарха: везти на кораблях, которым предстояла опасная задача разведки берегов, значительную часть армии. Во-вторых, как нам кажется, царь слишком рисковал собою в сражениях против маллов. Все это показывает удивительное упрямство и, можно сказать, даже твердолобость царя. Во время Индийского похода Александр перешел границу разумного. С маллами и с плаванием Неарха ему еще повезло, и конец оказался счастливым, чего нельзя сказать о походе через Гедросию и о событиях на Гифасисе. Когда-то успехи царя были обусловлены блеском его личности, но теперь его поведение все более напоминало безумную азартную игру. Невольно напрашивается вопрос: имела ли гибрис царя эпизодический характер и способен ли был царь преодолеть ее? Или, может быть, она стала уже внутренней необходимостью, дьявольской неизбежностью, от которой больше всего страдал сам Александр? Уместно вспомнить доверительный разговор с Неархом, когда царь предстал перед нами озабоченным и огорченным. Может быть, это настроение нарушило его планы? Ничего подобного! Его воля оставалась неизменной, а упрямство заставляло продолжать ту же азартную игру. Если и существовал другой, внимательный, заботливый Александр, то он был бессилен перед упрямой волей победоносного полководца.
Глава X
УПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРИЕЙ
Двенадцать лет прошло с того дня, когда пурпурная мантия облекла юные плечи Александра, и за все это время правление Александра не принесло македонянам ничего, кроме продолжительных маршей, неустанных походов и почти бесконечной цепи завоеваний. Казалось весьма сомнительным, что царь когда-нибудь направит свои силы на мирные дела. И все же это чудо свершилось: после многих лет военных походов наступило затишье. Правда, иногда слышалось бряцание оружия, но это относилось скорее уже к делам внутриполитическим. Если не считать Аравийскую экспедицию, никто не объявлял ни новых противников, ни новых военных целей. Деятельность царя определялась в основном мирными намерениями.
Как это часто бывало и раньше, новый курс вызвали как доводы разума, так и иррациональные настроения властителя. Для государства оказалось полезным переключение внимания царя на коррупцию и распад, которые стали проявляться во время его отсутствия; в интересах государства было и то, что своим длительным пребыванием в Персии он пытался стабилизировать центры империи и хотел пробудить у жителей чувство принадлежности к ней. В интересах государства были и поставленные им две главные цели — объединение македонской и иранской аристократии и освоение морских путей. Мысль об уравнивании Запада и Востока возникла у Александра еще после смерти Дария. Теперь он ставил вопрос об их полном слиянии. Что же касается берегов океана, то Александр хотел создать новые опорные пункты для флота и основать новые торговые центры, чтобы они достигли такого же процветания, как и прибрежные города Средиземного моря. Ко всему этому следует добавить и другие задачи, прежде всего выяснение отношений с Элладой и Македонией. Эти проблемы занимали его сейчас больше, чем дальнейшие завоевания, и требовали решительных действий, после чего можно было считать законченным — хотя бы вчерне — упорядочение завоеванной империи и приступить к завоеванию Запада.
Все это относилось к области рационального. Иррациональным было решение властителя выждать, пока в нем не проснется стремление к новым завоеваниям, пока его не охватит вновь потос к покорению мира. Кроме того, этому человеку, бывшему до сих пор только полководцем, захотелось насладиться благами мирной жизни, не спешить, предаться роскошным пирам. До сих пор примером для него был Геракл; когда же в Индии он захотел жить по примеру Диониса, ему это не удалось. Теперь дионисийское начало снова потребовало, чтобы властитель наконец заплатил ему дань.
Но и в мирное время Александр не знал ни покоя, ни устали. Вместе со своим войском он направился из Суз к устью Тигра, затем летом через Опис двинулся к Экбатанам. Весной 323 г. до н. э., после того как Александр разбил и наказал разбойничьи горные племена коссейцев, он перенес свой лагерь в Вавилон [316] . У персидских царей столицей в зависимости от времени года считались то Сузы, то Экбатаны, то Вавилон. Александр тоже двигался из города в город, но вел за собой и все свое войско, сначала старое — македонско-греческое, а затем и новое — западно-восточное. Все это по-прежнему напоминало походы, только вели они уже не от победы к победе, а от пира к пиру; пиры, правда, перемежались с большими строительными работами. Сам же царь правил или наслаждался, не зная меры ни в том, ни в другом.
316
Arr. VII, 3 и сл.; VII, 15; Diod. XVII, 107 и сл.