Александр Македонский
Шрифт:
Результаты этого по преимуществу мирного периода мы рассмотрим позже, речь пойдет и о последних планах царя, свершить которые ему уже не было дано.
Некогда Геракл очищал авгиевы конюшни от грязи и навоза водами Алфея. Вспомнил ли царь о своем предке, когда по возвращении из похода он нашел управление страной запущенным до последней степени.
Слишком необычным был для македонян новый образ жизни, в который их вверг Александр. Они оказались в роли властителей в чужой стране, с населением которой их ничто не связывало, они не в состоянии были его понять и не считали нужным проявлять какую бы то ни было сдержанность по отношению к нему. Неудивительно поэтому, что в их правлении отсутствовала справедливость, а власть кружила им головы, портила характер и приводила к различным злоупотреблениям. К этому следует добавить плохие традиции правления в Персии, да и влияние климата, который
И всем этим искушениям могло противостоять только одно сдерживающее начало — Александр с его волей, с его требованием послушания, с тем страхом, который он внушал. Царь повелел, чтобы не делалось различия между победителями и побежденными и права у всех были равны. Александр требовал от своих подчиненных неукоснительного выполнения долга и полного отказа от злоупотреблений властью. Следовало выполнять беспрекословно все его — часто невыполнимые — приказания и при этом — что было необыкновенно трудно — избегать любого произвола и превышения власти.
Таким образом, право, охраняющее подданных, покоилось только на том, что царь считал справедливость основой всякого правления, которое зависело, конечно, от его присутствия и действовало там, куда проникал его взор. Но тут-то и начали сказываться огромные размеры его империи. С 327 г. до н. э. Александр был в Индии и почти полностью исчез из поля зрения жителей Передней Азии.
В его возвращении начали сомневаться, а слухи о его смерти проникли даже в Согдиану; потом в течение нескольких месяцев его считали пропавшим без вести в пустыне Гедросии. В эти годы, когда царь превратился в некий далекий фантом, когда даже самые осторожные перестали думать о его возвращении, весь страх, который раньше сдерживал чиновников, пропал. Подобно тому как, по представлениям греков, небосвод покоился на плечах Атланта, так и все бремя государственного авторитета лежало теперь на плечах Александра. Когда же создатель этого нового мира отсутствовал, мир начинал разваливаться. Чрезвычайно характерным примером этого было восстание греческих поселенцев, бывших наемников, в Бактрии и Согдиане. Нечто подобное произошло и с греческими наемниками во время похода через пустыню Гедросии. В том и в другом случаях македонские сатрапы как представители власти империи поплатились жизнью.
Однако и среди македонян авторитет государственной власти был сильно поколеблен. Мало кто рассчитывал на возвращение Александра, а отдельные наместники, пытаясь укрепить власть, на свой страх и риск начали вербовать наемников. Особенное пристрастие к самовластию проявляли при этом военачальники штаба, командовавшие после убийства Пармениона той частью войска, которая оставалась в Экбатанах. Дошло до того, что даже войска были возмущены их поведением. Однако любимый друг Александра, могущественный Гарпал, сумел превзойти всех тем, что напрочь потерял чувство долга. Его поведение вызвало громкий скандал.
Гарпал по-своему, несомненно, был человеком полезным. В финансовых делах он, как и Александр, не был мелочен, кроме того, имел талант организатора. Он осуществил чеканку монеты из накопленного персидского золота. Что касается снабжения армии, то он заботился обо всем, начиная от вооружения гоплитов и кончая книгами, которые требовались Александру. Для армии он вербовал многочисленных наемников. После того как Гарпал с согласия Александра перевел управление финансами в Вавилон, он жил там в царских дворцах в роскоши и великолепии. Превыше всего Гарпал ценил женщин и тратил огромные суммы на своих куртизанок. Сначала при нем жила Пифионика, которую он содержал по-царски. После ее кончины Гарпал истратил больше 200 талантов на ее гробницу в Вавилоне и на великолепный памятник в Афинах, изваянный знаменитым скульптором. Он основал храм и алтарь, где ей оказывали почести как богине Афродите-Пифионике. Но этот предшественник Марка Антония полностью потерял голову, когда его возлюбленной стала Гликерия. С ней он не мог жить в Вавилоне, а переселился, пренебрегая своими обязанностями, в Таре. Он снова занял царский дворец, велел оказывать этой гетере царские почести и поставил в Сирии ее бронзовое изваяние. Очевидно, он уже считал возвращение Александра невероятным и надеялся с помощью доверенных ему сокровищ и завербованных наемников сыграть значительную роль в Греции. Благодаря Гликерии он поддерживал связь с Афинами, возможно надеясь найти там пристанище, если вопреки ожиданиям Александр все-таки вернется.
Совершенно иначе вел себя хладнокровный управляющий финансами Египта Клеомен. Правда, вверенная ему провинция и Эллада, зависящая полностью от египетского зерна, стонали от его хитроумных финансовых мероприятий. Несомненно и то, что вся власть в долине Нила принадлежала ему. Однако нельзя сказать, что он транжирил деньги, все средства он тратил на постройку Александрии. Клеомен показал, как успешно можно взыскивать налоги и управлять финансами, при этом оставаясь государственным чиновником, правда, самым безжалостным и ненавистным. У Клеомена уже все было подготовлено для отделения Египта от империи, если Александр не вернется из Гедросии.
Отсутствие верховной власти повлияло и на поведение восточных чиновников. Все связи с Ахеменидами были порваны, а новые, с Александром, еще не укрепились. Иранские сатрапы Александра, склонные по персидским традициям к самовластию, не могли заимствовать ничего хорошего у своих македонских коллег и вели себя точно так же, как и они. Ослабление авторитета империи представляло для них непреодолимое искушение. Доказательством этого служат события, происшедшие в Персии после смерти наместника, поставленного Александром. Преемник ему не был назначен, потому что ни у кого не было таких полномочий. Тогда некий Орксин сам провозгласил себя сатрапом, и поведение его ничем не отличалось от поведения македонян. Он грабил святыни и гробницы царей, а своих земляков, выступавших против него, без суда обрекал на смерть. Нечто подобное происходило и в Арахозии после смерти македонского наместника Менона. Здесь иранцы Ордан и Зариасп тоже проявили некоторую самостоятельность. Александр обвинил в измене также наместника Кармании Астаспа и Абулита из Суз. Еще более опасным было положение в Мидии. Некий Бариакс открыто выступил против империи, провозгласил себя царем и призвал иранцев к освободительной борьбе.
Но как это часто бывает в кризисной ситуации, нашлись люди, сохранившие верность Александру и не поддавшиеся искушению. Их было не так уж мало, не только македоняне и не только греки (как, например, Стасанор), но и кое-кто из иранцев также поддерживал царя. Поэтому довольно распространенное мнение о том, что Александр сделал ошибку, назначая персов сатрапами, представляется нам совершенно неверным. Атропат, Фратаферн и Оксиарт были не только справедливыми властителями, но и опорой правительства империи. Именно поэтому Фратаферн победил Автофрадата, а Атропат собственными силами подавил восстание Бариакса и захватил его в плен. Эти люди были убеждены, что только Александр сможет защитить всех от безудержного произвола македонян. Так проводившаяся Александром политика уравнивания Запада и Востока начала приносить первые плоды. Подобным же образом вели себя в Индии Пор и Таксил. Они оставались верны Александру.
И когда Александр, возвратись наконец из гедросийской пустыни в Пуру, наладил связь со своей империей, а затем, продвигаясь через Карманию, получил представление о том, как управлялось государство в его отсутствие, он, не колеблясь ни мгновения, решил жестоко покарать виновных. Не только Бариакс с его людьми, но и Астасп, не поддержавший царя во время его похода в пустыню, Орксин, Абулит и, по-видимому, оба правителя Арахозии были переданы в руки палача. Оксафра, сына Абулита, Александр, согласно преданию, сам пронзил мечом. Особенно возмутило и огорчило Александра осквернение гробницы Кира, но виновных обнаружить так и не удалось. Гробница была восстановлена, и ее стали охранять. Строительными работами руководил, по-видимому, Аристобул [317] .
317
Arr. VI, 29, 4 и сл. (Aristobul, frg. 51); Strabo XV, 730.
Однако гнев Александра обрушился и на высокопоставленных македонян. У многих совесть была нечиста, поэтому, услышав, что царь наказывает даже за небольшие провинности, они страшно перепугались. Начались доносы, и в этом чрезвычайно преуспел Гефестион. Особенно охотно царь прислушивался к жалобам жрецов. Очевидно, он считал важным завоевать симпатии священнослужителей. Поэтому штабные военачальники расквартированных в Экбатанах войск, обвиненные в ограблении храмов и гробниц, были приговорены к смерти. Приговорили и Клеандра, брата Кена, того самого Клеандра, который когда-то по приказу царя первый занес кинжал над Парменионом. Гнев царя обрушился также на подчиненных — соучастников преступлений военачальников. Гарпал не стал дожидаться кары, а бежал вместе со своей возлюбленной в Грецию, захватив 6000 наемников и 5000 талантов. Только против Клеомена, несмотря на многочисленные жалобы, царь ничего не предпринял, он слишком хорошо понимал, каким полезным человеком тот для него был. Следует отметить также, что всем высокопоставленным македонянам было приказано немедленно распустить наемников, которых они навербовали для себя.