Александр Македонский
Шрифт:
Нет сомнений, что воспитатели, и прежде всего старый Лисимах, прозванный Фениксом, указывали Александру в «Илиаде» на образец для подражания — на великого Ахилла, потомками которого желали считаться правители Эпира и сама Олимпиада. Отправляясь в поход, Александр захватил с собой Гомера. В десяти известных нам эпизодах молодой царь, за которым следовал Лисимах, обращался к Ахиллу с молитвой, призывал его, сознательно или бессознательно ему подражал. Оказавшись в Азии, Александр первым делом обежал обнаженным вокруг гробницы своего царственного предка. Когда в июле 346 года Демосфен и другие афинские послы вновь прибыли в Пеллу для переговоров с Филиппом о мире, Александр во время устроенного торжества читал Гомера, а потом разыграл с одним из своих товарищей, которому, как и самому Александру, было тогда 10 лет, сцену из Еврипида. Позднее афинский оратор говорил, что нашел сына царя в одно и то же время любознательным, прилежным и уморительным, как «гомеровского Маргита». Несомненно, ненависть к Македонии ослепляла Демосфена, который знал о претензиях правящей династии возводить свое происхождение к полубогу, исполинскому
Есть ведь и еще одна разновидность воспитания, и ее-то наши источники от нас скрывают, — это воспитание примером. Воспитатели Александра годами прилагали усилия к тому, чтобы избавить его от влияния окружения Филиппа, от тех, кого тот называл своими «настоящими» друзьями, «гетайрами» , его спутников и товарищей по оружию, которые и пировали, и бражничали с царем, деля с ним ложе, оставаясь рядом и в беде, и в радости. По словам Феопомпа, среди них были откровенные подлецы и беспринципные негодяи, прибывшие к царю со всех концов Греции, которых, однако, Филипп зачислял на службу именно по причине отсутствия у них предрассудков или за дерзость и предприимчивость. Воспитатели же юного Александра старались привить царевичу традиционные представления и взгляды.
Прежде всего это были семейные ценности: воспитатели напоминали Александру о пелопоннесском происхождении его предков, несмотря на то, что род Аргеадов, к которому он принадлежал, был отмечен только в Аргосе (что означает «Белгород») на озере Кастория, а не в Аргосе аргивском лишь в VII веке до н. э., а вовсе не в XIV. Затем аристократическая традиция: македонские цари избирались на трон криками одобрения вооруженного народа, то есть собранием воинов-крестьян, что было признанием их заслуг и воинской доблести , они являлись гарантами сохранности религии и справедливости, точного соблюдения обычного права. То есть речь шла о народной традиции, восходящей к весьма отдаленной эпохе, когда различные индоевропейские племена пасли стада и возделывали землю между Доном и Дунаем, о традиции завоевателей, у которых идеи «брать» и «давать» выражаются одним и тем же отглагольным корнем nem-, что указывает в одно и то же время на мужество и щедрость, но также на гостеприимство с его правами и обязанностями и на взаимную искренность и доверие. Очевидно, речь здесь идет лишь об идеале коллективной морали в служащем образцом и жестко структурированном обществе 12. Предполагается, что стоящий во главе этого общества лидер или монарх подает окружающим пример, обладая всяческими добродетелями и всеми мыслимыми харизмами. Царь не царствует, но, как это выражает само слово rex (царь), направляет [4] : он говорит и делает то, что является правом, что соответствует правилам. В противном случае народ его смещает, изгоняет или казнит. Все вместе это составляет единую традицию, тем более живучую, что она не писана, а выстрадана самой жизнью, воспета и переложена в эпические стихи. Это — преимущественно нравственная традиция, мораль, которая имеет мало общего с поведением Филиппа II, менявшего жен по малейшей прихоти. Где здесь место постоянству, честности, верности данному слову?
4
Латинские слова rex и regere (править) — однокоренные. — Прим. пер.
В возрасте с десяти до четырнадцати лет мальчик учился верховой езде — разговаривать с лошадьми, ухаживать за ними, подчинять их себе, резким прыжком взлетать на неоседланную лошадь, пускать ее всеми тремя аллюрами на парадах или при езде по кругу. Одна из наиболее знаменитых бронзовых статуй в археологическом музее в Афинах (она относится к той же эпохе) изображает совсем юного наездника на колоссальном коне, летящем галопом. Будущий кавалерийский офицер, самой судьбой предназначенный к тому, чтобы во главе царского эскадрона бросаться в атаку, будущий конный охотник никак не мог дождаться наступления совершеннолетия, чтобы воспользоваться привилегиями своего сословия, просто для того, чтобы исполнять свой долг. Александр никогда не был атлетом, способным соревноваться с рядовыми гражданами на международных состязаниях, зато он стал замечательным наездником.
В этой образованной мужчинами и юношами среде, из которой женщины и девушки всецело исключены не только потому, что живут в гинекее, но и потому, что в жизни им отведена совсем иная роль, у Александра завязывались отношения с первыми друзьями, он познал первые мужские привязанности. Оказалось, что невозможно бороться обнаженным, с телом, блестящим от умастившего его масла; невозможно спать, тесно прижавшись друг к другу, с людьми одного с тобой пола; невозможно воспевать в песнях любовь Ахилла и Патрокла, Ореста и Пилада, Геракла и его любимцев — без того, чтобы чувства твои не взволновались, особенно тогда, в век, когда гимнасии, палестры, даже скалы по берегам рек сплошь были покрыты любовными надписями.
Гомосексуализм, процветавший не только в образованных кругах, но и в самых воинственных армиях, в особенности в фиванской «Священной дружине», хорошо знакомой Филиппу, имел с точки зрения древних одно преимущество: в бою он превращал любовников в настоящих львов, поскольку каждый из них сражался, желая защитить и спасти объект своей любви, или отомстить за него, если тот ранен или убит. Потомок Ахилла не мог отстать от своего великого предка. В самом цвете юности Александр раз и навсегда
Зимой 343/42 года или весной 342-го Филипп начал проявлять интерес к воспитанию самого справного из своих сыновей, которому исполнилось тогда четырнадцать лет. Он принял решение определить его в Нимфею в Миезе, своего рода питомник наместников и чиновников, который обосновался в большом парке на лесистом склоне горы Бермий в Левкадии, в двух километрах от современной Наусы. У македонской аристократии было заведено отправлять ко двору, как бы в «пажеский корпус», юношей тринадцати-пятнадцати лет, одновременно как заложников, телохранителей и кандидатов на производство в чины. Но этих юношей следовало соответственно воспитать. Нововведением Филиппа явилось то, что он не поскупился на большие траты, вызвав к себе сына врача Никомаха и зятя атарнейского тирана Аристотеля, которому и было поручено возглавить в Миезе школу. Аристотель явился из Митилены, где ранее открыл собственное учебное заведение. Аристотелю не было необходимости преподавать все предметы подряд, поскольку у него были помощники. Как это бывает на высших литературных или общекультурных курсах, он занимался исключительно с юношами старшего возраста. Вместе с другими знатными отпрысками, прежде всего Марсием из Пеллы и Гефестионом, Александр, сколько можно судить, углубил здесь политическое и нравственное понимание «Илиады» и «Одиссеи», уяснил смысл стихов наиболее прославленных и в то же время темных греческих лириков Пиндара, Стесихора и Филоксена, а также великих афинских трагиков, овладел некоторыми начальными сведениями в области ботаники и, следовательно, азами практической медицины, присутствовал во время прогулок при создании Аристотелевой «Метафизики», то есть на обсуждениях, по сути эзотерических, вопроса о Высшем. Ученик долго лелеял в душе восхищение перед учителем и выражал ему в письмах признательность за то, что тот посвятил его не в эллинизм, как нередко слишком поспешно полагают, но в литературную и научную критику. А быть может, и за то, что он пробудил в Александре вкус к исследованиям и новизне. В это же время Александр ускоренно прошел военную и атлетическую подготовку.
Вообще говоря, обучение у Аристотеля продолжалось пять лет. Но в 340 году Филипп вызвал сына Александра, которому было тогда шестнадцать, к себе в Пеллу. Два других сына Филиппа страдали тупостью или эпилепсией. Филипп растолковывал сыну принципы функционирования государственной машины, объяснял, кто такие «стратеги», или военные коменданты, «скойды», или управляющие, «таги», или нотабли, главы больших семейств, которые вместе с «пелигонами», или старейшинами, управляли восемью областями древней Македонии. В то время Филипп был занят подготовкой похода против Перинфа и Византия, что означает, что Александр оказался в курсе всех финансовых и социальных проблем, которые возникают в связи с мобилизацией армии и флота. Филипп окружил царевича опытными советниками, такими, как Антипатр. В свое отсутствие он доверил Александру управление государством и царскую печать.
Жены Филиппа II и их дети.
Вероятно, по такому случаю Филипп приобрел у фессалийского коннозаводчика пугливого Буцефала, великолепного гнедого жеребца, на лбу которого было белое пятно, похожее на бычью голову. Александр укротил его и превратил в своего неразлучного спутника на охоте и на войне. Такой подарок отца предполагает, что юноша уже прошел испытания и получил посвящение в соответствии с обычной практикой македонской аристократии. Кодекс чести предусматривал, что молодому человеку нельзя участвовать в пирах знати, возлежа на ложе, если он еще не уложил рогатиной дикого зверя, в данном случае — кабана. А это никак не зависело ни от воспитания Леонида, ни от знаний, сообщенных Аристотелем. Что касается сексуального просвещения Александра, то даже такая профессионалка, как красавица Калликсена, потерпела с ним полную неудачу.
В конце того же 340 года Филиппу пришлось на время оставить свои планы относительно проливов. Ему не удалось овладеть ни Перинфом, ни Византием, которых поддержали персы и союзники Афин. Тогда он повел войска и флот западным берегом Черного моря, в направлении греческих городов Аполлонии, Месембрии и Эдессы. Здесь, в районе Добруджи, он натолкнулся на степных всадников, известных под наименованием скифы или геты, и заключил с ними соглашение. По условиям договора македонский царь должен был шестым браком жениться на Меде, дочери Котела, царя гетов (часть приданого обнаружена в гробнице в Палатице); он добился признания своего протектората над Фракией, приблизительно соответствующей нынешней Болгарии, которая таким образом вышла из-под номинального владычества Персидской империи. Западные фракийские племена подняли восстание, и когда весной 339 года Филипп, вознамерившийся господствовать над всей Грецией, вернулся в Македонию, он велел Александру подняться вверх по Стримону (современная Струма) с несколькими тысячами пехоты и кавалерии и, как говорит Плутарх («Александр», 9, 1), «покорить тех медов, что восстали». То была первая военная кампания Александра.