Александр Невский. Друг Орды и враг Запада
Шрифт:
"И разошелся град наш и волость наша" и полны были чужие города и страны братии нашей и сестёр" а остаток начал вымирать", — пишет Тимофей. Мёртвые лежали на улицах, псы поедали младенцев. Архиепископ Спиридон, вместо того чтобы побудить власти использовать хранимые им богатства города для борьбы с голодом, а многочисленные и экономически сильные монастыри — поделиться своими запасами с голодающими, нашел смиренного мужа Станилу, который на своём коне даром стаскивал мертвецов в большую яму-скудельницу между Чудинцевой и аристократической Прусской улицами.
Предвидя восстание, посадник Внезд Водовик ушёл с малолетним князем Ростиславом в Торжок. Сторонники Ярослава из "золотых поясов", естественно,
Княжить в Новгороде остались Фёдор и Александр. Они наблюдали, как знатные новгородцы меняли церковную власть, а бедные — "простая чадь" — "резали людей живых и ели; а иные мёртвых мясо и трупы обрезая ели, а другие конину, псину, кошек". Таких юные князья приказывали казнить: жечь, сечь и вешать. Ничего не грозило тем, кто пытался есть мох, сосну, липовую кору и листья. Не могли справиться князья и с толпами, поджигавшими и грабившими дома, в которых, по слухам, имелись запасы ржи.
Не сумевшие добыть пищу хотя бы грабежом валялись на улицах мёртвыми. Трупами заполнили вторую, а за ней третью скудельницу, но не могли похоронить всех. Люди ожесточились. "Брат не жалел брата, отец сына, мать дочери, сосед соседу не уламывал хлеба. Не было милости между нами, — пишет Тимофей, — но была туга и печаль, на улице скорбь друг с другом, тома — тоска, зряще детей, плачущих хлеба, а других — умирающих".
Летописец понимал, что князья Фёдор и Александр не виноваты в этом страшном торжестве голода: "Это же горе было не в одной нашей земле, но во всей области Русской, кроме Киева одного". Лишь весной 1231 г., когда по Новгороду, вдобавок ко всем бедам, прокатился страшный пожар ("казалось, по воде огонь горел, ходя через весь Волхов"), наступило облегчение. Эту фразу летописца я процитирую в оригинале, ибо она, при всей своей неожиданности, того заслуживает:
"Того же лета откры Бог милосердие своё на нас, грешных, сотвори милость свою вскоре: прибегоша немци и(з) замория с житом и мукою, и сотвориша много добра; а уже бяше при конци город сей" [59] .
59
НПЛ. С. 71.
Короче говоря, немцы из сотрудничавших с Новгородом торговых городов, вроде Любека, привезли продовольствие тем, кто, будучи богаче и имея более сильный флот, не пожелал обеспечить собственный город! Аналогичная ситуация сложилась и в Пскове, "был глад зол гю всей земле, какого никогда не было", — сообщил местный летописец с ужасающими подробностями, не упомянув при том никаких мер городских гостей и властей по борьбе с бедствием… [60]
Зато отец князей Фёдора и Александра сумел обеспечить продовольствием свою дружину. Той же осенью 1231 г. [61] , Ярослав не повернул с дороги, как старший брат, а тщательно занялся полями противника, "истратив обилия много". Учитывая, какой ценностью в тот год был хлеб, надо полагать, что Ярослав Всеволодович, не вступая в бой, просто собирал вражеский урожай.
60
Псковская Первая летопись (далее — ППЛ) / Псковские летописи /А.Н. Насонов. Вып. 1. М.—Л., 1941. С. 11.
61
По НПЛ. С. 71; в Лаврентьевской летописи поход датирован 1232 г. ПСРЛ. Т. I. С. 459.
Черниговские князья не пошли ответной войной в голодный северо-восточный край, но в 1232 г. нанесли хитро задуманный удар по источнику денежных доходов Ярослава. Давно уже они выкармливали у себя новгородских бояр-изгнанников, рассчитывая взять реванш в республике. Правда, бывший посадник Внезд Водовик не дожил до этого и умер в изгнании в Чернигове. Но его бояре и родичи во главе с бывшим тысяцким Борисом Негочевичем слали с юга шпионов и плели в Новгороде, при юных князьях, хитрую интригу, чтобы вернуться и вновь взять власть.
Внезапный набег отряда пяти бояр-изгнанников на Новгород провалился. Трубчевский князь Святослав, которого они сманили с собой, обещав "стол" в Новгороде, ещё на подступах к городу повернул и ушёл с дружиной назад, получив известия, что власть князей Фёдора и Александра не так слаба, как ему рассказывали (вместо Новгорода он с полоцким войском позже "взял на щит" чуть менее богатый Смоленск). Действительно, молодые князья пользовались поддержкой новгородцев, хотя и заговор имел глубокие корни. В Новгороде в те дни "был мятеж велик". Однако сторонники Ярослава и его дружинники, оставленные при сыновьях, сумели восстановить контроль над городом.
Не сумев "вскочить" в Новгород и потеряв дружину Святослава, изгнанники со своими воинами "вогнали" в Псков и схватили там Вячеслава, наместника Ярослава. Тот оправдал свое отчество (или прозвище) Гориславич, надолго оказавшись в заточении. Напрасно примчавшийся из Переяславля на помощь сыновьям князь Ярослав требовал у псковичей: "мужа моего отпустите, а тем (новгородским боярам-изгнанникам. — Авт.) путь покажите прочь, откуда пришли" [62] . Псковичи встали за бояр крепко.
62
НПЛ. С. 71–72, цит.с. 72.
Ярослав, переволновавшийся за сыновей, пошёл на редкий, но не беспрецедентный на Руси шаг: захватил жен и товары бояр-изгнанников. (То, что их семьи и бизнес до этого не пострадали, многое говорит нам о нравах в республике.) Ситуации это не изменило. Александр Ярославин вновь получил урок от отца: вместо того чтобы идти на Псков войной, Ярослав запретил купцам с ним торговать. Когда цены на соль в Пскове взлетели до небес (она ввозилась из новгородских и владимиро-суздальских земель), противоборствующие стороны вернулись к тому, с чего начали: псковичи отпустили наместника Вячеслава, а Ярослав — семьи изгнанников.
После года противостояния псковичи, посовещавшись, решили покориться князю и просили себе на "стол" его старшего сына Фёдора. Тем самым они хотели показать Новгороду свою независимость от республики и чуть ли не равенство с нею. Ярослав дал им в наместники своего шурина князя Юрия: ни обидеть новгородцев, ни тем более рисковать своим любимым первенцем, своей надеждой, он не желал.
Псков покорился, однако победа не была полной. Новгородские изгнанники и их сторонники из местных бояр ушли со своими семьями к немцам, в орденскую крепость Медвежья голова (Одение). А вскоре, 5 июня 1233 г., умер юный князь Фёдор Ярославич.