Александр Первый и тайна Федора Козьмича
Шрифт:
О смерти Александра в тот же день был составлен акт, который подписали: Волконский, Дибич, Виллие и Стофреген. Затем было произведено вскрытие тела. Содержание протокола вскрытия заключалось в следующем.
«1825 года, ноября в 20-й день, в 7 часов по полудни, мы, нижеподписавшиеся, вскрывали для бальзамирования тело почившего в бозе его величества государя императора и самодержца всероссийского Александра Павловича и нашли следующее:
«1) На поверхности тела.
«Вид тела вообще не показывал истощения и мало отступал от натурального своего состояния, как во всем теле вообще, так и в особенности в брюхе, и ни в одной из наружных частей не приметно, ни малейшей припухлости.
«На передней поверхности тела, именно на бедрах, находятся пятна темноватого, а некоторые темно-красного цвета, от прикладывания к сим местам горчишников происшедшие; на обеих ногах, ниже икр, до самых мыщелков приметен темно-коричневый цвет и различные рубцы (cicatrices), особенно на правой ноге, оставшиеся по заживлении ран, которыми государь император одержим был прежде.
«На задней поверхности тела, на спине между крыльцами до самой шеи простирающееся довольно обширное приметно пятно темно-красного цвета, от приложения к сему месту пластыря шпанских мух происшедшее. Задняя часть плеч, вся спина, задница и
«2) В полости черепа.
«При разрезе общих покровов головы, начиная от одного уха до другого, кожа найдена очень толстою и изобилующею жиром. По осторожном и аккуратнейшем отделении пилой верхней части черепа, из затылочной стороны вытекло два унца венозной крови. Череп имел натуральную толстоту. При снятии твердой оболочки мозга (dura mater), которая в некоторых местах, особенно под затылочного костью, весьма твердо была приросши к черепу, кровеносные сосуды на всей поверхности мозга чрезмерно были наполнены и растянуты темною, а местами красноватою кровию от предшествовавшего сильного прилития оной к сему органу. На передних долях мозга под лобными возвышениями (protuberantia frontales) приметны два небольшие пятна темно-оливкового цвета от той же причины. При извлечении мозга из своей полости, на основании черепа, равно как и в желудочках самого мозга, найдено прозрачной сукровицы (serositas ) до двух унцов. Хоровидное сплетение левого мозгового желудочка найдено твердоприросшим ко дну оного.
«3) В грудной полости.
«По сделании одного прямого разреза, начиная от гортани чрез средину грудной кости до самого соединения лобковых костей, и двух косвенных, от пупка до верхнего края подвздошных костей, клетчатая плева найдена была повсюду наполненною большим количеством жиру. При соединении ребер с грудиною, хрящи оных найдены совершенно окостеневшими. Оба легкия имели темноватый цвет и нигде не имели сращения с подреберною плевою. Грудная полость ни мало не содержала в себе водянистой влаги. Сердце имело надлежащую величину и во всех своих частях как формою, так и существом своим ни мало не 01 ступало от натурального состояния, равно и все главные сосуды, от оного происходящие. В околосердечной сумке (pericardium) найдено сукровицы около одного унца.
«4) В полости брюшной.
«Желудок, в котором содержалось немного слизистой смеси, найден совершенно в здоровом положении; печень имела большую величину и цвет темнее натурального; желчный пузырь растянут был большим количеством испорченной желчи темного цвета, ободошная кишка была очень растянута содержащимися в ней ветрами. Все же прочие внутренности, как то: поджелудочная железа, селезенка, почки и мочевой пузырь ни мало не отступали от натурального своего состояния.
«Сие анатомическое исследование очевидно доказывает, что августейший наш монарх был одержим острою болезнью, коею первоначально была поражена печень и прочие к отделению желчи служащие органы; болезнь сия в продолжении своем постепенно перешла в жесткую горячку, с приливом крови в мозговые сосуды и последующим затем отделением и накоплением сукровичной влаги в полостях мозга, и была, наконец, причиною самой смерти его императорского величества.
1) Дмитриевского вотчинного гошпиталя младший лекарь Яковлев.
2) Лейб-Гвардии казачьего полка штаб-лекарь Васильев.
3) Таганрогского карантина главный медицинский чиновник доктор Лакиер.
4) Придворн. врач коллежск. ассесор Доберт.
5) Медико-хирург надворный советник Тарасов.
6) Штаб-лекарь надворный советник Александрович.
7) Доктор медицины и хирургии статский советник Рейнгольд.
8) Действительный статский советник лейб-медик Стофреген.
9) Баронет Яков Виллне, тайный советник и лейб-медик. «Видел описанные медиками признаки и при вскрытии тела его императорского величества государя императора Александра Павловича находился
Генерал-адъютант Чернышев. «Екатеринославской губернии в г. Таганроге».
За вскрытием последовало бальзамирование тела Александра. Тарасову было предложено взять эту обязанность на себя, но он уклонился, по его словам, «из чувства сыновнего почтения» к императору. Шениг, очевидец бальзамирования, подробно его описывает:
«21-го числа, поутру в 9 часов, по приказанию Дибича, отправился я, как старший в чине из числа моих товарищей, для присутствия при бальзамировании тела покойного государя. Вошед в кабинет, я нашел его уже раздетым на столе, и четыре гарнизонные фельдшера, вырезывая мясистые части, набивали их какими то разваренными в спирте травами и забинтовывали широкими тесьмами. Доберт и Рейнгольд, с сигарами в зубах, варили в кастрюльке в камине эти травы. Они провели в этом занятии всю ночь, с той поры, как Виллие вскрыл тело и составил протокол Череп на голове был уже приложен, а при мне натягивали кожу с волосами, чем немного изменялось выражение черт лица. Мозг, сердце и внутренности были вложены в серебряный сосуд, в роде сахарной большой жестянки с крышкою, и заперты замком. Кроме вышесказанных лиц и караульного казацкого офицера, никого не только в комнате, но и во всем дворце не было видно. Государыня накануне переехала на несколько дней в дом Шихматова. Доктора жаловались, что ночью все разбежались и что они не могли даже добиться чистых простынь и полотенец. Это меня ужасно раздосадовало.
Давно ли все эти мерзавцы трепетали одного взгляда, а теперь забыли и страх, и благодеяния Я тотчас же пошел к Волконскому, который принял меня в постели, рассказал, в каком положении находится тело государя, и тот, вскочив, послал фельдъ-егеря за камердинерами. Чрез четверть часа они явились и принесли белье. Между тем фельдшера перевертывали тело, как кусок дерева, и я с трепетом и любопытством имел время осмотреть его. Я не встречал еще так хорошо сотворенного человека. Руки, ноги, все части 1ела могли бы служить образцом для ваятеля; нежность кожи необыкновенная; одно только место, которое неосторожно хватил Тарасов, было черного цвета.
«По окончании бальзамирования, одели государя в парадный общий генеральский мундир, с звездою и орденами в петлице, на руки перчатки, и положили на железную кровать, на которой он скончался, накрыв все тело кисеею. В ногах поставили аналой с Евангелием, которое поочередно читали священники, меняясь каждые два часа. Мы четверо и несколько казацких, офицеров дежурили также по два часа стоя, потому что и стула не было в комнате, и это дежурство приходилось иногда по три раза в сутки. На панихидах всегда был дежурным один из нас четверых. Кроме того, был всегда безотлучно один из камердинеров и Рейнгольд или Доберт, которые ежечасно смачивали лицо губкою, напитанной спиртом. Жар в комнате доходил до 18° и более; все двери и окна были заперты и, кроме того, горели три большие церковные свечи. Острый запах спирта, насыщенного каким то душистым веществом, наводил дурноту, и мундиры до того им провоняли, что недели три сохраняли этот неприятный запах. Доктора признавались, что они не могли хорошо и настоящим образом произвести бальзамирование, по неимению достаточного количества спирта, в который должно бы было погрузить тело на несколько суток; к тому же, я думаю, что они были непривычны к этому делу.
«На второй день, подняв кисею для примочки лица, я дал заметить Доберту, что клочок галстука торчит из под воротника государя. Он потянул и к ужасу увидел, что это кожа. Лицо начало совершенно темнеть. Теплота и уменьшение остроты спирта, стоявшего в открытой чаше и в жаркой комнате, вместо сохранения послужили только к порче тела. Сейчас побежал он к Виллие, который явился удостовериться в показании. Решили заморозить тело и тем только сохранить его. Отворили все окна, подвинули под кровать корыто со льдом и повесили у постели термометр, чтобы стужа всегда была не менее 10°. В это время холод и ветры начинали делаться весьма сильные, и каково же было нам дежурить в одном мундире. Только во время утренней и вечерней панихиды запирали окна, потому что присутствовала государыня.
«20 числа поставили трон, обили всю залу черным сукном, надели на государя порфиру и положили во гроб, надев на голову золотую корону. Первый гроб был свинцовый, а этот уже был поставлен в деревянный, обитый золотою парчою с орлами. Окна насквозь были отворены, и мы уже дежурили в шляпах и с обнаженными шпагами. По окончании каждой панихиды входил Волконский, уводил вон из залы всех часовых и наконец уходил сам; оставались священник, читающий Евангелие, и нас двое, которым велено было стоять у ступеней гроба смирно и не поднимать глаз.
Несмотря на то, мы очень хорошо могли видеть, что всякий раз выходила из своих комнат императрица, совершенно одна, никем не поддерживаемая, всходила на ступени трона и начинала целовать тело и молиться. Это всегда продолжалось минут десять. Коль скоро она удалялась, Волконский опять вводил часовых, входили дежурные, и мы начинали ходить вольно».
Сохранилось не мало описаний болезни и смерти Александра I, но самые интересные и ценные из них это «Записки» Елизаветы Алексеевны, «История болезни» (Н. М. Лонгинова?) и «Дневник» лейб-медика Виллие, помещаемые здесь в качестве приложений.
Погребальная процессия с телом императора Александра I двинулась из Таганрога не скоро. Между тем, несмотря на бальзамирование, тело несколько портилось от времени, что беспокоило князя Волконского, написавшего 7 декабря Г. И. Вилламову: «Мне необходимо нужно знать, совсем ли отпевать тело при отправлении отсюда, или отпевание будет в С.-Петербурге, которое, ежели осмеливаюсь сказать свое мнение, приличнее полагаю сделать бы здесь, ибо хотя тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо все почернело, и даже черты лица покойного совсем изменились, через несколько же времени и еще почернеет; почему и думаю, что в С.-Петербурге вскрывать гроба не нужно, и в таком случае должно будет здесь совсем отпеть, о чем и прошу вас испросить высочайшее повеление и меня уведомить чрез нарочного». 29 декабря погребальная процессия выступила. Главное начальство над кортежом было возложено на генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова. Д. К. Тарасову Елизавета Алексеевна поручила наблюдение за сохранностью тела в пути. «Я знаю всю вашу преданность и усердную службу покойному императору», сказала она, «и потому я никому не могу лучше поручить, как вам». Она пожаловала ему также брильянтовый траурный перстень «на память службы при императоре». На всем пути сохранялся полный порядок, на ночь гроб оставлялся в церквах. Большие толпы народа встречали процессию, случалось, отпрягали лошадей у колесницы и везли ее на себе.
На пути к Москве гроб неоднократно вскрывался, и тело осматривалось. Таковые осмотры, пишет Тарасов, при особом комитете, в присутствии графа «производились в полночь пять раз, и каждый раз, по осмотре я представлял донесения графу о положении тела. Для ежедневного же наблюдения в гробе было сделано отверстие в виде клапана, через которое всегда можно было удостовериться в целости тела. Когда же мороз понижался до двух или трех градусов по Реомюру, тогда под гробом постоянно держались ящики со льдом, нашатырем и поваренной солью для поддержания холода». Затем уже по выступлении из Москвы гроб снова, 7 февраля, был осмотрен в селе Чашошкове, по удалении всех посторонних из церкви, в присутствии генерал-адьютанта графа Остермана-Толстого, Бороздина, Синягина и графа Орлова-Денисова, флигель-адъютантов полковников Германа, Шкурина, Кокошкина, графа Залуцкого и ротмистра Плаутина, гвардии полковника кавалергарда Арапова, Соломки и хирурга Тарасова. «Для удостоверения насчет положения тела императора», решено было вскрыть и свинцовый гроб; тщательнейший осмотр обнаружил, по описанию Тарасова, что положение самого тела в гробу оказалось в совершенном порядке и сохранности. При вскрытии, «кроме ароматного и бальзамического запаха, никакого газа не было приметно». Затем оба гроба были закрыты «попрежнему». Для осмотра тела гроб был вскрываем еще дважды, а именно на втором переходе от Новгорода, в присутствии графа Аракчеева, и в Бабине, не доходя до Царского Села. Последнее было поручено Николаем I Виллие, который, произведя осмотр тела Александра, «раскрыв его до мундира», не нашел ни малейшего признака химического разложения. Таким образом гроб осматривался до Царского 8 раз, из них 3 раза вскрывали не только деревянный, но и свинцовый гроб.
28 февраля гроб прибыл в Царское Село, где был внесен в дворцовую церковь. На другой день князь Голицын спросил у Тарасова: «можно ли открыть гроб, чтобы императорская фамилия могла проститься с телом покойного императора?» Тарасов отвечал утвердительно, уверив, что гроб можно открыть «даже для всех». Тогда Голицын передал ему приказание императора к двенадцати часам ночи открыть гроб ч приготовить все для прибытия царской семьи.
«В 11 1/2 часов вечера», рассказывает Тарасов, «священники и все дежурные были удалены из церкви, а при дверях вне оной поставлены были часовые; остались в ней: князь Голицын, граф Орлов-Денисов, я и камердинер покойного императора Завитаев. По открытии гроба я снял атласный матрац из ароматных трав, покрывавший все тело, вычистил мундир, на который пробилось несколько ароматных специй, переменил на руках императора белые перчатки (прежние несколько изменили цвет), возложил на голову корону и обтер лицо, так, что тело представилось совершенно целым, и не было ни малейшего признака порчи. После этого князь Голицын, сказав, чтобы мы оставались в церкви за ширмами, поспешил доложить императору. Спустя несколько минут вся царская фамилия с детьми, кроме царствующей императрицы, вошла в церковь при благоговейной тишине, и все целовали в лицо и руку покойного».