Александр Первый
Шрифт:
— Если ваше величество хочет восстановить Бурбонов, тогда, конечно, лучше идти со всеми силами на Париж.
— Здесь дело идет не о Бурбонах, а о свержении Наполеона, — напомнил ему царь.
Генералы взялись за циркуль, чтобы рассчитать переходы, а Александр в волнении вышел из кабинета. "В глубине сердца моего, — рассказывал он впоследствии князю А. Н. Голицыну, — затаилось какое-то смутное и сильное чувство ожидания, какое-то непреоборимое желание предать это дело в полную волю Божию. Совет продолжал заниматься, а я на время оставил его и поспешил в собственную мою комнату; там колена мои подогнулись сами собою, и я излил пред Господом все мое сердце". Вообще, в последние дни он был весь издерган, нервы его были на пределе. Волконский писал, что жить с царем все равно как "на каторге".
Вернувшись в кабинет, Александр выслушал расчеты генералов: если двинуться на Париж немедленно, то у союзной армии будет не менее двух суток, прежде чем Наполеон подоспеет на выручку столице. Царь немедленно поскакал вдогонку союзным монархам и Шварценбергу. Догнав их, он спешился, расстелил карту прямо на земле и объяснил положение дел. На этот раз Шварценберг, против своего обыкновения, сразу дал согласие изменить направление движения армии.
В тот же день союзная кавалерия наткнулась у Фер-Шампенуаза на 4300 новобранцев, шедших на соединение с Наполеоном. Французы построились в шесть каре и упрямо двигались вперед, пробиваясь сквозь толщу все прибывающей конницы. Они прошли семь миль, отбиваясь вначале от 5 тысяч, потом от 10 тысяч и, наконец, от 20 тысяч всадников. Три каре так поредели, что вынуждены были сомкнуться в одно. Александр лично руководил боем. Видя ожесточение, с каким русские и прусские драгуны и гусары, ворвавшиеся в одно из каре, рубили несчастных "сыновей Марии Луизы" (прозвище новобранцев, призванных во французскую армию в январе 1814 года, во время регентства императрицы Марии Луизы), царь устремился туда с лейб-казачьим полком и въехал прямо в середину каре. На все уговоры не подвергать свою жизнь опасности он отвечал:
— Я хочу спасти их.
Вмешательство царя спасло жизнь нескольким сотням французских юношей. Впрочем, они неохотно сдавались в плен, предпочитая смерть в бою. В последний раз солдаты Империи проявили бесстрашие, которое, однако, уже не могло спасти ни Францию, ни Париж, ни императора.
17 марта колонна генерала Раевского первая завидела столицу Франции. К вечеру подошли остальные части — всего около 110 тысяч человек, из которых 63 тысячи были русскими. Главная квартира союзной армии расположилась в Бонди.
Союзники подходили к Парижу с северо-восточной стороны, наиболее укрепленной естественными и искусственными преградами. Здесь перед городом возвышались две группы холмов — Бельвильские высоты и Монмартр, покрытые кустарником, лесом, садами и деревнями. С запада и юга город был, напротив, совершенно открыт, но на военном совете союзники решили атаковать Париж с северо-востока, чтобы не тратить время на переброску войск в другое место (разведка неверно информировала союзный штаб о том, что Наполеон уже находится неподалеку от Мо и будет под Парижем не позже, чем через сутки; с другой стороны, разведка значительно преуменьшила число защитников города).
Столицу обороняли отряды маршалов Мармона и Мортье, которые вместе с 13 тысячами национальных гвардейцев насчитывали 42 тысячи человек. Мария Луиза с сыном накануне покинула город. Формально оборону Парижа возглавил брат Наполеона Жозеф, который назначил главнокомандующим маршала Мармона.
Ночью в союзном лагере царило оживление. Вновь было получено приказание обвязать рукава белыми повязками, и солдаты спешно искали и раздирали на полосы простыни. Александру донесли, что армия собирается не оставить в Париже камня на камне. Царь поспешил к Фридриху Вильгельму, но с удивлением услышал, что тот "никак не берется воспретить такого удобного и долгожданного случая для прусских войск" отомстить за все несчастья их родины.
— Если можете, ваше величество, — добавил король, — возьмитесь сами удержать мои войска.
— За моих русских я ручаюсь, — ответил Александр. — Надеюсь сдержать и ваших солдат.
Штурм начался утром 18-го. Опираясь на показания разведки, союзное командование полагало, что корпуса Мармона и Мортье еще не прибыли в Париж, поэтому первоначально на город было двинуто всего 16 тысяч человек из состава русской армии. К тому же прусский офицер, посланный Александром к Блюхеру еще в пятом часу утра, заблудился и доставил депешу с приказанием атаковать Монмартр с трехчасовым опозданием.
Принц Евгений Вюртембергский, возглавлявший русские штурмовые колонны, занял Роменвильский замок, расположенный на склоне высот, — ключ всей позиции. Мармон лично повел французов в контратаку. В течение часа кипел жестокий бой. Упорство французов навело принца Вюртембергского на мысль о том, что он имеет дело не с одной дивизией Компана, а с корпусами Мармона и Мортье. Показания пленных подтвердили его догадку. Евгений тотчас известил об этом Шварценберга и Барклая. На место боя прибыли подкрепления, и французы, не выдержав, стали отступать. Мармон, уже с неделю небритый, в рваном мундире, с головы до ног закопченный порохом, сражался в последних рядах отступающих. Вокруг него закололи штыками с десяток солдат, а ему самому прострелили шляпу. В этот момент один французский батальон, ранее окруженный русскими, пробился сквозь окружение и ударил в тыл атакующим. Благодаря этому отряд Мармона смог отступить на высоты Бельвиля.
В 11 часов Мармон известил Жозефа: "Я не могу продолжать оборону более двух часов и предупредить несчастье насильственного взятия Парижа". Но, к удивлению маршала, союзники приостановили атаку — это Шварценберг, узнав о силах гарнизона, распорядился подождать прибытия Блюхера. Барклай поддержал это решение. В течение последующих двух часов только артиллерия противников поддерживала вялую перестрелку.
В полдень показались колонны Силезской армии, охватывавшие город с севера. Блюхер из-за болезни ехал не на лошади, а в коляске. Тем не менее он был настроен, как всегда, воинственно и клялся сжечь "проклятый город революции". Жозеф, потрясенный этим зрелищем, послал записку Мармону о том, что уполномочивает его вести переговоры о сдаче столицы, после чего последовал за Марией Луизой в Блуа.
К часу дня подкрепления союзников вышли на исходные позиции и двинулись вперед, захватывая одно укрепление за другим. Около трех часов русские войска овладели Бельвильскими высотами. Французы, теснимые со всех сторон, медленно отходили к предместью. В городе началась паника.
В это время Александр беседовал с пленным генералом Пейра. Поговорив с ним с полчаса и расспросив о положении дел в Париже, царь отпустил его к Мармону с требованием сдачи столицы. Вместе с французским генералом в Париж отправился русский парламентер — флигель-адъютант полковник Михаил Федорович Орлов.
— Разрешаю вам прекращать огонь повсюду, где вы найдете это нужным, — напутствовал его Александр. — Бог ниспослал мне власть и победу лишь для того, чтобы я доставил вселенной мир и спокойствие. Если мы можем достичь этого мира без борьбы, тем лучше; в противном же случае уступим необходимости и будем сражаться, потому что с бою или церемониальным маршем, на развалинах или в пышных палатках, но Европа должна ныне же ночевать в Париже.
Ко времени прибытия Орлова Мармон уже полностью пал духом. Успеху русского парламентера немало способствовала и поддержка его предложений Талейраном. В четыре часа дня Мармон послал к Александру трех парламентеров, из которых лишь один сумел проникнуть за линию огня, двое других, потеряв лошадей и трубачей, возвратились.