Александр Васильевич Суворов
Шрифт:
Узнав о случившемся, Суворов с полутора тысячами человек бросился к Кракову. Он сделал все возможное, чтобы отбить цитадель: обстреливал ее, пытался выманить французов в поле, но все было тщетно. С каждым днем его положение делалось хуже, так как вокруг него стягивалось кольцо конфедератских отрядов. Пришлось решиться на попытку завладеть цитаделью штурмом. Эта попытка окончилась полной неудачей.
«Неудачное наше штурмование доказало, правда, весьма храбрость, но купно [26] в тех работах и неискусство наше», доносил Суворов Бибикову.
26
Купно – вместе с тем.
Началась
После трехмесячной осады, узнав от разведчиков о крайне тяжелом положении защитников замка, Суворов послал к ним парламентера с предложением очень выгодных условий капитуляции. Осажденные сочли это за признак слабости и вступили в пререкания. В ответ Суворов предъявил новые условия, несколько жестче первых, предупредив, что в дальнейшем условия капитуляции будут каждый раз становиться все более суровыми. Осажденные поторопились принять все условия.
Суворов оказал сдавшемуся гарнизону очень корректный прием. Всем французским офицерам он возвратил шпаги, не без язвительности заметив, что Россия и Франция не находятся в состояннии войны.
Между тем сопротивление поляков все более ослабевало В августе 1772 года был подписан договор об отторжении от Польши значительной части территории: около четырех тысяч квадратных миль с пятимиллионным населением. На долю России из этого досталось несколько более одной трети (белорусские области на Днепре и Двине); прочее оттягали Австрия и Пруссия.
Большинство конфедератов изъявило покорность. Им была обещана амнистия. Казимир Пулавский, лишенный приверженцев, направился в Америку, вступил в ряды армии Вашингтона и был убит в сражении у Саванны. Расставаясь со своими последними соратниками, он отдал дань уважения Суворову и выразил скорбь, что у поляков не нашлось подобного человека.
С окончанием войны Суворов добился разрешения покинуть пределы Польши. Уезжая, он написал Бибикову большое письмо.
«Следую судьбе моей, которая приближает меня к моему отечеству и выводит из страны, где я желал делать только добро, по крайней мере, всегда о том старался. Сердце мое не затруднялось в том и долг мой никогда не полагал тому преград… Безукоризненная добродетель моя весьма довольна одобрением, изъявляемым моему поведению… Простодушная благодарность рождает во мне любовь к этому краю, где мне желают одного добра…»
Это письмо, из которого мы привели лишь некоторые цитаты, весьма характерно для Суворова. Он всегда гордился – даже немного кичился – своей добродетелью, понимая под ней, вероятнее всего, свою подлинную бескорыстность и принципиальность. Он гордился тем, что, проходя с боями по покоряемым им землям, никогда не прибегал к жестокостям.
Суворов настойчиво просил командировать его в южную армию, но вместо того ему пришлось отправиться в Финляндию, где создавалось напряженное положение вследствие политических осложнений со Швецией, Зимой 1772 года он был в Петербурге, затем в продолжение нескольких месяцев инспектировал пограничные районы Финляндии. Разъезжая по сумрачным лесам, он не переставал зорко следить за судьбой заключенного тогда с Турцией перемирия, предвидя, что там предстоят крупные военные столкновения.
Суворов рвался к ним, подобно тому, как четыре года назад рвался в Польшу. Там он обманулся в своих надеждах: постоянная утомительная погоня за партизанами, мелочная опека Веймарна, незначительный масштаб операций – все это не удовлетворяло его. Как былинный Святогор, он искал, где применить свою силу. Он надеялся, что на турецком театре войны найдет желанный простор.
V. На берегах Дуная
В мае 1772 года Турция предложила России временно приостановить военные действия. Начались мирные переговоры, в которых приняли участие представители Пруссии и Австрии. Обе стороны желали мира. Турки были разбиты при Ларге и Кагуле, потеряли свой флот в сражении при Чесменской бухте
Однако почвы для соглашения с турками найти не удалось. Екатерина II хотела ощутительно реализовать победы Румянцева и Орлова. «Если при мирном договоре не будет одержано – независимость татар, ни кораблеплавание на Черном море, то за верно сказать можно, что со всеми победами над турками мы не выиграли ни гроша», писала она. Но как раз в вопросе о крымских татарах Турция не склонна была уступить.
Весной 1773 года военные операции возобновились. Турецкие солдаты были храбры и выносливы; всадники в одиночном бою даже превосходили европейских кавалеристов. Но отсутствие порядка и дисциплины обесценивало эти качества. Европейские армии побеждали турок благодаря выдержке и лучшей организации. Они строили свои полки в огромные каре [27] и окружали их рогатками, [28] защищаясь таким образом от первого неистового натиска конницы. Это было надежная; оборонительная тактика, но она обрекала войска на пассивность. П. А. Румянцев предложил иной способ борьбы: неповоротливое колоссальное каре было заменено несколькими меньшими; применение рогаток, стеснявших маневренность, было резко сокращено. И все-таки война с многочисленной турецкой армией представляла большие трудности, и недавний герой Кагула и Ларги, Румянцев, настаивал на усилении его армии, прося в противном случае заменить его на посту главнокомандующего.
27
Каре – линейный строй пехоты в форме четырехугольника.
28
Рогатки – расположенные рядами или в шахматном порядке бревна со вделанными в них заостренными кольями. Употреблялись преимущественно для отражения кавалерийских атак.
В это время приехал Суворов. Румянцев встретил его довольно сдержанно и дал назначение в дивизию генерал-поручика графа И. П. Салтыкова (сына победителя при Кунерсдорфе). Между прочим, в этой дивизии состоял уже на службе Потемкин.
Салтыков поручил новому генералу командовать левым флангом. Позиции проходили у Негоештского монастыря, противостоящего расположенному на другом берегу Дуная городу Туртукаю. В распоряжение Суворова был передан сводный отряд численностью около 2 300 человек.
Приезду Суворова предшествовала молва. Его действия в Польше резко выделили его из ряда других генералов. Слухи о его странностях и оригинальностях усиливали интерес к нему. Была известна и популярность его среди солдат.
Но в условиях тогдашней русской армии популярный генерал был бельмом на глазу у правящей верхушки. Чем больше росла его известность, тем настороженнее и враждебнее относились к нему верхи. Суворов знал это; он особенно тщательно подготовлял наносимые им удары, а в процессе осуществления их лично руководил часто атакой, рискуя жизнью. Однажды он с горечью написал И. П. Салтыкову: «Бегать за лаврами неровно иногда и голову сломишь… да еще хорошо, коли с честью и пользою». Но другого выхода у него не было.
Через несколько дней по приезде Суворова Румянцев предпринял серию усиленных рекогносцировок, или, как их называли, поисков. Один из них был поручен новому командиру.
Несмотря на полученные подкрепления, силы Суворова были значительно меньше, чем размещенный в Туртукае четырехтысячный неприятельский отряд. В этих условиях форсирование Дуная было делом нелегким. Между тем неудача способна была навеки погубить его репутацию: он не сомневался, что всякий неуспех будет раздут неимоверно. Оставалось положиться на стойкость солдат и офицеров и на свое искусство.