Александра и Курт Сеит
Шрифт:
Что бы они понимали!
Для того чтобы выйти под перекрестный огонь взглядов, прошагать сквозь строй пожилых дам, разглядывающих тебя через лорнеты, и не споткнуться на глазах барышень, желающих тебе упасть и стать всеобщим посмешищем, нужно не меньше храбрости, чем у солдата на передовой. И это не шутка – большинство девушек скорее предпочли бы пасть, сраженными пулей, чем опозориться на своем первом балу.
Не то чтобы Шура тоже боялась смерти меньше, чем насмешек, – все-таки почти семнадцать лет, проведенных в компании такой сестры, как Валентина, очень закаляют. Но все же она очень-очень боялась. Особняк Бобринских на Галерной улице ослеплял огнями, оглушал музыкой, льющейся из окон, притягивал и зачаровывал. А какие дамы поднимались по парадной лестнице – Шура глядела на их изящные фигуры, окутанные шелками, элегантные прически, сверкающие драгоценности и казалась самой себе неуклюжим серым воробушком рядом с райскими птицами. Ну кто обратит внимание на неуклюжую провинциалку в белом платье дебютантки, когда на балу, наверное, собрались все красавицы Петрограда?
– Александра, не смотри на все такими круглыми глазами и не выражай своего восторга так откровенно! – раздался у нее над ухом привычно-назидательный голос Валентины. – И вообще, держись спокойнее, увереннее. Не надо всем демонстрировать, что ты первый раз на балу. Это выглядит смешно и глупо. Учись быть сдержанной.
Шура с легкой обидой взглянула на сестру. Неужели она не понимает, как ей страшно? Или это ее способ поддержать в трудную минуту?
– Хорошо, буду ходить с таким же надменным видом, как ты. – Она вздернула подбородок повыше и скорчила презрительную гримаску.
Валентина изумленно захлопала глазами и изящно передернула плечами.
– Я тебе удивляюсь!
Шура и сама себе удивлялась. Видимо, она так перенервничала, что стала куда более дерзкой, чем обычно.
– Не слушай ее, моя дорогая, – пришел ей на помощь отец. – Это твой первый бал, вполне естественно, что тебе все кажется интересным. А ты, Валентина, лучше вспомни себя два года назад – не ты ли перед своим первым балом всю ночь уснуть не могла?
Валентина смущенно рассмеялась и взяла младшую сестру под руку.
– Хорошо, обещаю больше не надоедать своими нравоучениями. Но смотри, Шурка, теперь тебе придется самой за собой следить. Я умываю руки!
Шура тоже рассмеялась, но не совсем искренне. Чем ближе они подходили к дверям бальной залы, тем тревожнее ей становилось. Словно какая-то струна в груди натягивалась – сильнее и сильнее, так что трудно стало даже дышать, не то что говорить.
Сейчас, вот сейчас, еще несколько шагов, лакеи распахнут перед ними тяжелые двери, и произойдет что-то важное! Может быть, самое важное в ее жизни…
Мысль представить Шуру обществу на балу у Бобринских принадлежала Екатерине Васильевне Верженской, твердо решившей, что ни война, ни их собственные семейные неприятности не должны стать помехой в устройстве судьбы ее дочерей.
Валентину она успела вывести в свет самолично. Произошло это событие в конце 1914 года, когда все были окрылены первыми победами русской армии, верили в скорый конец войны и потому не стеснялись веселиться и праздновать.
На первый бал Екатерина Васильевна привезла дочь в Москву, где в то время проживал ее старший брат. К тому же общество там было более патриархальное, чем в Петрограде (только что на волне патриотизма переименованного из Петербурга) и куда более снисходительное к ошибкам дебютанток.
Предполагалось, что Валентина наберется там лоску, а потом можно будет съездить и в столицу. Но так вышло, что сначала они задержались в Москве – один бал следовал за другим, было из чего выбирать. А потом пришло письмо, что Юлиан Матвеевич тяжело заболел, и им пришлось срочно возвращаться домой.
Увы, с тех пор семье Верженских надолго стало не до светских развлечений. Болезнь Юлиана Матвеевича прогрессировала, и он вынужден был смириться с тем, что скорее всего ему недолго осталось. И хотя Екатерина Васильевна, будучи женщиной сильной духом, помогала мужу во всем, поддерживала его, всем говорила, что не теряет надежды, практический склад ума подсказывал ей, что надо быть готовой ко всему.
К счастью, будущее Валентины было почти устроено – еще в Москве она познакомилась с Константином Петровичем Клодт фон Юргенсбургом. На следующий год он приехал в Кисловодск, лечиться после ранения, и перед отъездом обратно на фронт попросил ее руки. Юлиан Матвеевич дал свое согласие, и хотя официальной помолвки еще не было, все вокруг открыто говорили о них как о женихе и невесте.
Константин Петрович происходил из обрусевшего курляндского баронского рода, был внуком знаменитого пейзажиста, имел неплохое состояние и большие перспективы на службе. То есть жених он был хоть куда.
Конечно, Валентину привлекли другие его достоинства, а именно приятная внешность, легкий характер и умение отлично танцевать, но как бы то ни было, их будущий союз радовал не только их самих, но и Юлиана Матвеевича с Екатериной Васильевной.
С двумя другими дочерьми Верженских дела обстояли далеко не так радужно. Как-нибудь устроить судьбу старшей дочери, Нины, особых надежд не было. Перенесенный ею в детстве менингит дал тяжелые осложнения на мозг. Врачи испробовали все, что могла предложить современная медицина, но, несмотря на долгое и дорогостоящее лечение, некогда живая умная девочка навсегда осталась с разумом семилетнего ребенка. Увы, приходилось смириться с тем, что Нина никогда не сможет выйти замуж и зажить собственным домом.
Оставалась младшая дочь, Александра. Ей недавно исполнилось шестнадцать, и при других обстоятельствах родители не спешили бы с устройством ее судьбы. Тем более что младшие дети в семье очень часто взрослеют позже своих ровесников, и Екатерина Васильевна не могла не замечать, что Шура, как называли девушку близкие, немного инфантильна и в душе все еще остается ребенком. Однако болезнь Юлиана Матвеевича заставляла торопиться.
Верженские были достаточно состоятельной семьей, чтобы Екатерина Васильевна не боялась остаться в бедности и безвестности после кончины мужа. К тому же у нее было неплохое собственное приданое.
Но хотя они не слишком зависели от жалованья Юлиана Матвеевича, его казенного выезда и льгот, которые им приносила его служба в железнодорожном ведомстве, именно он был не только главой, но и центром их семьи. Через него осуществлялось почти все их общение с остальным миром. В путешествиях они останавливались у его родственников, отдыхали летом в поместьях его друзей, он умел поддерживать знакомства одновременно с десятками приятных и полезных людей.
Не говоря уж о его успешных деловых предприятиях, в которых его жена и дочери не понимали ровным счетом ничего и которые уже теперь приходилось понемногу сворачивать, слишком уж они много требовали сил и здоровья.