Александра Коллонтай. Валькирия революции

д’Анкосс Каррер Элен

Коминтерн поручил комиссии, состоявшей из семи членов, в число которых вошли четверо русских (Троцкий, Зиновьев, Сталин и Рудзутак), немка (Клара Цеткин), англичанин (Артур Макманус) и болгарин (Васил Коларов), заслушать мнение «рабочей оппозиции». Слушания открылись выступлением Коллонтай 24 февраля 1922 года. Она рассказала о своей деятельности во главе Женотдела, озвучила проблемы, с которыми столкнулась, вплоть до отстранения от должности, стремясь прежде всего показать свою озабоченность несправедливостью выдвинутых против нее обвинений в недоработках и некомпетентности. 26 февраля комиссия рассмотрела заявление двадцати двух, в котором излагался идейный спор и утверждалось, что «рабочую оппозицию» преследовали и запретили. По завершении слушаний

комиссия пришла к заключению, что «рабочая оппозиция» подорвала единство партии, за что и была осуждена. Заключение поддержал исполком Коминтерна.

XI съезд РКП(б), собравшийся 28 марта, возобновил разбирательства по делу «рабочей оппозиции». Партийному руководству пришлось признать, что делегаты настроены не так враждебно, как ожидалось. Причина крылась в том, что за последний год партия неоднократно проводила чистки на местах, следуя директивам X съезда, и многих членов партии они напугали. Разве это не предзнаменование будущих партийных чисток и исключений? Однако такая атмосфера, сравнительно благоприятная для оппозиционеров, продержалась недолго, поскольку партию впечатлило выступление Ленина. В 1922 году уже было известно, что здоровье Ленина сильно пошатнулось. Ему приходилось несколько раз полностью прекращать деятельность ради отдыха и лечения. Думали даже, что он не сможет участвовать в работе съезда. Накануне разнесся слух, что он будет отсутствовать. Когда Ленин все же явился на съезд, ослабевший, сильно изменившийся, его внешний вид смутил всех участников.

Президиум 2-й Международной конференции женщин. Среди присутствующих — А. М. Коллонтай и К. Цеткин. Москва, 1921. [РГАКФД]

Но его мощная речь, обращенная против «рабочей оппозиции», и его энергичность, явно вернувшаяся к нему, своего рода отчаянная энергичность, потрясли партию. Ленина выслушали с особым вниманием и склонились перед его авторитетом, который никто больше не смел оспаривать. Ленин обвинил всех оппозиционеров во фракционности, запрещенной X съездом, и попросил, скорее даже потребовал, чтобы их немедленно исключили. Выбор в пользу НЭПа, который критиковала «рабочая оппозиция», давал партии, по мнению Ленина, лишний повод продемонстрировать свою принципиальность. Конечно, говорил он, НЭП — это отступление, но отступление временное, нацеленное на сохранение завоеваний революции. Когда армия вынуждена отступать, нет ничего важнее дисциплины, к которой необходимо принуждать любыми средствами, а тех, кто во время войны нарушает этот принцип, расстреливают. Таким образом, у партии нет иного выбора, кроме исключения из своих рядов мятежников.

В своей речи Ленин отвел почетное место Коллонтай. Ей припомнили все: и меньшевистское прошлое, и «организацию» публикации «Рабочей оппозиции» в разных странах, что впоследствии дало противникам партии оружие против нее. Коллонтай выставили в роли чуть ли не главной представительницы «рабочей оппозиции». Александра защищалась, отрицая, что является главой оппозиции, объясняя, что ее работа была ранее опубликована без ее согласия и против ее воли, напомнив, наконец, что она порвала с меньшевизмом еще в 1915 году и с самого начала поддерживала Ленина и Циммервальдскую программу.

Шляпников и Коллонтай горячо объясняли, что именно побудило их встать в оппозицию. Прежде всего виной тому отрыв партии от пролетариата, повлекший за собой деморализацию и утрату доверия к партии со стороны многих ее членов и представителей рабочего класса. Эмоции, обуревавшие обоих ораторов, покорили аудиторию, и она, забыв о Ленине, бурно им аплодировала. Более того, она выразила свои чувства, свое согласие с тем, о чем говорили Коллонтай и Шляпников, когда отказалась исключить из партии тех, чьего исключения только что требовал Ленин. Поскольку партия не могла отвернуться от Ленина, большинство проголосовало за осуждение «рабочей оппозиции», исключение из партии малоизвестных членов и сохранение в ее рядах старых добрых большевиков во главе с Коллонтай и Шляпниковым.

Но Александра была освобождена от своих обязанностей. На должность заведующей Женотделом была предложена кандидатура Анжелики Балабановой, однако та с негодованием отказалась занять место товарки, которую высоко ценила. Пощадив Коллонтай, партия предупредила ее, что не потерпит с ее стороны какой-либо деятельности, которая может быть отнесена к разряду фракционной, и пригрозила ей окончательным исключением. Более того, Александра не могла так легко закрыть глаза на отношение к ней Ленина. Он ополчился на нее на XI съезде, выставил ее на посмешище, и она не могла надеяться в одночасье помириться с ним.

С Коминтерном дела обстояли не лучше. Отвратительные отношения Коллонтай с Зиновьевым не давали ей надежды на то, что Интернационал поручит ей какое-то задание или отправит в командировку. Конечно, формально она являлась членом Международного женского секретариата Коминтерна, но, не желая иметь какого-либо отношения к Зиновьеву, она обрекала себя на участь невидимки. Таким образом, неутомимая Александра оказалась на задворках мира, к которому принадлежала, которому преданно служила и в котором так долго блистала.

Первое время Коллонтай не представляла себе иного способа ухода от своих проблем, кроме бегства. Ее привлекала Одесса, где находился Дыбенко. Партия скорее предоставила ей отпуск, чем отправила в командировку, и Коллонтай тронулась в путь. В Одессе она прожила два месяца, занимаясь в отсутствие деятельности писательством и мало видясь с Дыбенко. Тогда же он разыграл перед ней нелепую сценку, которая в итоге отдалила Коллонтай от непостоянного любовника: после одной из их бесконечных ссор он совершил попытку самоубийства, больше похожую на симуляцию, но всего лишь ранил себя в ногу. Для Александры это было уже чересчур, она отчаянно искала способ покончить с историей любви, в которой любовь уже умерла, предварительно запятнав ее репутацию.

Как ее осенило написать Сталину? Этот вопрос до сих пор остается без ответа. Записные книжки Александры хранят молчание. Сталин не входил в число ее знакомых. Ранее он являлся одним из членов коминтерновской комиссии по расследованию, которая вынесла обвинительный приговор «рабочей оппозиции». Однако с начала 1922 года Сталин занимал вновь учрежденную должность генерального секретаря ЦК партии, и никто тогда еще не знал, какие полномочия и власть таила в себе эта должность. Александра Коллонтай обратилась к Сталину с письменной просьбой дать ей какое-нибудь задание или должность, которые позволили бы ей быть полезной для партии. Эта скромная просьба вырвалась у нее в минуту смятения подобно тому, как бросают бутылку в море. Она изложила Сталину свои проблемы и попросила у него, ссылаясь на свой опыт и знание иностранных языков, назначить ее на любую должность неважно в какой стране, ближней или дальней, либо принять на работу в ТАСС.

К ее большому удивлению, ответ пришел скоро. Телеграмма (явный признак интереса, проявленного к ее просьбе) предписывала ей возвращаться в Москву, где Народный комиссариат по иностранным делам намеревался предложить ей дипломатический пост. Это исключительно хорошее предложение, так как карьера дипломата в ту эпоху еще была закрыта для женщин, к тому же Россия тогда едва приступила к возобновлению международных связей, которые она резко оборвала в 1917 году. Наконец, можно вообразить, что идея предложить должность посла Александре Коллонтай не встретила благосклонности в ЦК. Но в столь закрытом дипломатическом мире у Коллонтай имелся близкий друг — Георгий Чичерин, который ее отстоял. В период заключения Брест-Литовского мира Чичерин сменил Троцкого в качестве главы внешнеполитического ведомства, и в 1922 году он вместе с Максимом Литвиновым совместно руководил российской внешней политикой. Чичерин являлся очень авторитетной фигурой, что сыграло на руку Александре Коллонтай.